– Хотя теперь я понимаю, что это, возможно, не лучшее место для девочки. Здесь как-то…

– Пусто? – подсказала я и удивилась, услышав, как он рассмеялся.

Его смех был густым баритоном, пряным и теплым, как яблочный сидр со специями. Такого смеха не ожидаешь услышать от бога Устрашающего Конца.

– Да, наверное, для тебя так и есть. Но это поправимо. Просто скажи, что тебе нужно, и я сделаю все, как ты хочешь.

Я поджала губы, ошеломленная властью, внезапно данной мне крестным. Никто никогда не спрашивал, чего я хочу. Иногда отец кричал: «Хочешь, чтобы я надрал тебе уши?» Но это совсем другое.

Я все же решилась и тихо проговорила:

– Может быть… дерево?

На лице бога смерти промелькнуло искреннее удивление.

– Дерево?

Я кивнула.

– Какое именно?

Я пожала плечами.

– Не знаю… Я видела только деревья, которые растут в нашем лесу. Ели, сосны, ольху. Они очень красивые, но… – Я с трудом подбирала слова. Внезапно во мне поселился голод. Но не потому, что за событиями этого дня я пропустила завтрак и обед. Это был голод иного свойства. Мне хотелось чего-то большего. Чего-то, что не увидишь в Гравьенском лесу. Чего-то нового. Необычного.

– Значит, ты любишь зелень.

Он говорил тем голосом, каким говорят взрослые, не привыкшие общаться с детьми, поскольку дети им неинтересны. Обычно меня раздражал такой тон, но у крестного он звучал мило и трогательно. Разумеется, богу Устрашающего Конца нет необходимости упражняться в искусстве приятной беседы.

– Да, – сказала я так, будто открыла ему секрет.

Он опять рассмеялся:

– В таком случае, милая Хейзел, смотри. Я надеюсь, тебе понравится.

Он указал на выступ в ближайшей скале. Сначала не произошло ничего, и я ощутила укол горького разочарования. Может, даже бог Устрашающего Конца не всесилен.

Но вскоре на гладком, как стекло, камне что-то шевельнулось. Зеленый побег пробился сквозь базальтовую поверхность, ломая камень, поднимаясь все выше, превращаясь из тоненького стебля в дерево, обрастая корой, выпуская ветки и листья. Дерево поднялось выше меня, выше крестного, заполняя пространство над нами пышным лиственным пологом. Его широкие листья отливали глянцевым блеском, и я задохнулась от восхищения, когда среди зелени начали появляться цветы. Не мелкие цветочки бледно-пастельных тонов, как на наших лугах, а яркие, дерзкие и большие – шире моей ладони. Они распускались, как пышные юбки танцующих женщин, ослепительно-розовые и такие красивые, что у меня перехватило дыхание. Я никогда в жизни не видела столь насыщенного оттенка. Он был теплым, волшебным, неистовым… И я подумала, сколько же чудес лежит за пределами Гравьенского леса, сколько дивных открытий готовит мне мир. Я вновь ощутила пронзительный голод.

Когда дерево завершило рост, оно легко встряхнулось, словно сбрасывая усталость, и замерло в безмятежном покое.

– Тебе нравится? – спросил крестный с волнением в голосе.

– Я в жизни не видела такой красоты. – Я вскарабкалась на каменный выступ, чтобы рассмотреть дерево вблизи. – Как оно называется?

Он пожал плечами:

– Оно единственное в своем роде. Как ты его назовешь?

Я привстала на цыпочки и потянулась к цветку, но, услышав эти слова, резко отдернула руку.

– В каком смысле?

– Я пытался придумать что-то такое, что тебе точно понравится, и… – Он пошевелил пальцами.

Я посмотрела на темный ствол, на переплетение ветвей.

– Это дерево… Оно такое одно в целом свете?

– Да, – подтвердил он, довольный своим творением.

Я задохнулась, будто мне в грудь ударило тараном.

– Ему одиноко.

Мои слова повисли в воздухе жалобным эхом. Я знала, что значит быть одинокой. Не похожей на братьев и сестер. Избранной богом, но им же и брошенной. Отличающейся от других. Не такой. Не способной вписаться в любое пространство, которое занимаешь.