Так и закончилась, в общем-то, первая наша история про Шишкина-младшего. Настырен оказался в своём устремлении свежеиспечённый педагог. И кто бы чего бы ни говорил, но на скрижалях истории добровольная ссылка урбанизированного юноши в село Чмарово конечно же будет высечена золотыми буквами, как первый подвиг главного героя нашего эпоса Шишкина Александра.

Мы товарищи и братья —

Я – рабочий,

Ты – мужик!

Наши грозные объятья

Смерть и гибель для владык!

Никифор Тихомиров («Красная газета», Петроград, 1919 г.)

На Чмарово обрушилось чудо. Точнее, два чуда. Одно за другим.

В субботу, двадцатого августа, пропылённый и угарно чадящий выхлопными газами рейсовый «ЛАЗ» страдальчески протрубил тормозами у сложенной из силикатного кирпича конуры конечной остановки и исторг из чрева, в числе двух десятков пассажиров-аборигенов, мотавшихся в областной центр по всяким своим надобностям, некоего чужака.

Чужак был стопроцентным. Всё его обличье попросту кричало об этом. Чмаровские бабы, а из города обратно в родное село они одни и катили с ребятнёй, – приодеть-приобуть на новый учебный год-то надобно, – за несколько часов дороги разглядели попутчика подробно.

Молодой, годков двадцати пяти. На воробья повадками похож, особливо когда поначалу головой крутил, пейзажи за окном разглядывая. На воробья-то похож, но покрупнее будет, не дрищ задохликовый. А вот личико бледное, и всё на нём какое-то мелковатое: глазки маленькие, нос – острым клювиком, рот – куриной гузкой. Суетливый – эка ручонками и ножонками сучил, на сиденье елозя. Но сморило птичку быстро – через полчасика замоталась головёнка по спинке сиденья, затрепыхалась нижняя губёнка в сопении; даже пузыря пустил, отчего ребятня в автобусе прыснула, тут же заработав от мамок подзатыльники. И гардеробчик-то, отметили бабы, какой-то не такой, опять же объёмистая сумка-баул невиданная. А уж когда он, ступив на чмаровскую землю, спросил, где можно найти директора школы, – последние сомнения исчезли. Не нашенский – говорок-то окающий-гхакающий. Вот, поди ж ты, какого только народу по сибирским весям ни осело, откуль только ни переселились, а одно сибиряка с волжанином не спуташь, а уж с акающим москвичом и подавно.

– …А кличут ево Сергеем Ляксандровичом, – доверительно известила товарок баба Мотя. – Ажно из Анмавира прикатил!

– Это где ж такой город-то? – качая головой, спросила баба Дуся Анчуткина.

– Э-э-э, а ишшо в школе кашеваришь! – насмешливо бросила баба Мотя. – Это, почитай, у самого Чёрного моря. Кубань!

– От тё-тё! Занесло хлопца! – кудахнула Аграфена Пляскина, или попросту бабка Агафья, возле палисадника которой, на широкой и добротной лавке, товарки, пощёлкивая орешки-семечки, завсегда поджидали возвращения своих бурёнок с пастбища. А чего вечерком по-соседски не почесать языки, особливо ежели новостей поднасобиралось.

– И почо он у тебя, Матрёна, на постой-то встал, не на тебя ж, старую, польстился?

– Язык бы твой поганый подрезать! Э-э-э! – подтянула концы завязанного под подбородком платка баба Мотя. – И чо, вот, с сопливых лет, ты така подковыриста? Каво вечно несёшь… Как будто не знашь! Одна кукую уж второй десяток, как свезли мово Володю, царствие ему небесное, на погост. Изба просторная. Вот Валентина и попросила нового учителя под крышу взять.

– Так при школе ж хвартера большуща пустует!

– А вот отказался Сергей Ляксандрович туды селиться.

– Ишь ты! Почо так?

– А я почём знаю! Мне ево сама Валентина привела, мол, так и так, квантирант-постоялец до тебя, а я и согласилась. Чо она, копейка, лишняя, ли чо ли? Да и рука мужская нужна – где дров подколоть, где чего на дворе подлатать. Сама-то я куды уже? Поизносилась на восьмом десятке…