И это тоже необходимый контекст «недостоверности» персонажа. Он не укладывается в словарное определение стиля, не подчиняется иронии и травестии, его невозможно выстроить линейно и системно. Колчев не пытается следовать принципу диктофона, он не воспроизводит реалии речи, в любом случае трансформируя их в письмо посредством своеобразной транскрипции. Даже самое простое и как бы сказанное на улице всё равно ожидает перевод на более высокий уровень языка: сказанное автором или персонажем в любом случае нуждается в бумаге, как улица – в странице. Всё же для поэта это (не) желание выдать на-гора гору речевых реди-мейдов или якобы гуманоцентричных вербатимов. Язык всегда создаёт свои собственные смыслы, которые возникают в процессе чтения или перечитывания. Эти смыслы не находятся на улице, в чужом сознании или же сознании поэта. Именно это имеется в виду, когда я говорю, что Колчева необходимо читать. Его лирический субъект не подчиняет нашу эстетическую интуицию, не является авторитарной монологической структурой. Поэт оставляет субъекта не до конца воплощённым, всегда как бы останавливаясь на пороге решительной и бесповоротной формулы своей художественной идентичности.

Закономерно одним из самых близких Колчеву автором, если говорить о контексте поэтической автоидентичности, мне представляется Ян Сатуновский, который одним из первых приучал читателя не ждать от поэта заговора, выговора или же приговора. Для обоих поэтов выбор традиционной просодии или же верлибра лишён смысла («ничего подобного, это одно и то же»). Стихи Колчева ещё ждут своего исследователя, но с Сатуновским поэта роднит не интонация (вот здесь как раз общего мало), а сам контур поэтической персоны, которая напрочь лишена героичности, а скорее оказывается лишённой всякого пафоса по отношению к себе самой, в числе прочего и из-за показательной беззащитности перед обстоятельствами:

В этом нет никакого фатализма, просто уже в начале десятых Колчев прекрасно понимал, что бессмысленное надувание щёк и выстраивание конструкций наподобие левацких умозаключений типа «только современная поэзия актуально отражает социальную проблематику страдающего большинства» гроша ломаного не стоит. Последние лет двадцать – двадцать пять можно наблюдать перманентный информационный провал поэзии, а в годы текущие её актуальная яркость просто схлопнулась, стала ещё одним примером полной неготовности к произошедшему. А Колчев не строил иллюзий и, обладая прекрасной самоиронией, фактически писал для себя и для того хора, где найдётся место и Бодлеру, и Орфею в несерьёзно-серьёзном размышлении, что поэт окружён скорее прозой и бытом, нежели плотным кольцом недругов: