Сандалату отправили прочь – Галдан видел катившийся по центральной улице экипаж, – и он успел заметить мелькнувшее в грязном окне лицо бывшей возлюбленной, даже выкрикнул ее имя.

Галдан придвинул ближе кувшин вина. Он выпил больше, чем следовало, и Грасу вряд ли понравится, что ему требуется еще. В день полагался один кувшин, не больше. Но Галдан ничего не мог с собой поделать. Сандалата ушла от него навсегда, и точно так же безвозвратно миновали все те ночи, когда он подкрадывался к границе усадьбы, будто вор, борясь с желанием найти любимую и забрать ее с собой, подальше от этой бессмысленной жизни.

Ну, строго говоря, ее-то жизнь как раз нельзя назвать бессмысленной. А вот эти его ночные вылазки были всего лишь притворством, несмотря на все те речные камни, что он оставлял в известном только им двоим тайнике. По крайней мере, Галдан точно знал, что Сандалата их нашла. Нашла и куда-то отнесла, вероятно в кучу отбросов позади кухни.

Галдан уставился на кувшин и собственные грязные пальцы, сжимавшие керамическую ручку. Все, что он мог ухватить, исчезало подобно этому вину – рука, способная лишь брать, не могла ничего долго удерживать.

У настоящих мужчин имелось по две руки. С двумя руками они могли делать что угодно – держать мир в надлежащем отдалении и брать лишь необходимое, а если оно потом исчезало, это не имело значения, поскольку так происходило со всеми.

Когда-то он и сам был таким мужчиной.

Из глубокой тени внизу лестницы продолжал доноситься смех его преследователя. Но с другой стороны, жители селения всегда смеялись, увидев Галдана, и на их лицах он видел все оправдания своих поступков, те, которые ему нравилось называть причинами, и это его вполне устраивало. Как, похоже, и всех остальных.

Галар Барас знал, что форулканы всей душой ненавидели беспорядок и хаос. Многие поколения их жрецов-ассейлов посвятили свою жизнь созданию законов и правил поведения, насаждая мир во имя порядка. Но с точки зрения Галара, они взялись за меч не с того конца. Мир вовсе не служил порядку – все обстояло наоборот, а когда порядок становился священным и нерушимым, подобно некоему божеству, завоеванный подобным образом мир превращался в тюрьму, а те, кто стремился к свободе, неизбежно делались врагами порядка, и уничтожение таких врагов означало конец мира.

Он видел в этом определенную логику, но умозаключения подобного рода теряли силу, когда их навязывали тебе помимо воли, как бывало со многими умозаключениями. И их простоте противостояла смертельная буря эмоциональных крайностей и страстей, увенчанных страхом.

Форулканские жрецы решили проблему таким образом, что в результате воцарился порожденный страхом порядок, когда мир был обречен на вечную угрозу со стороны злых сил, многие из которых носили обличье чужаков. Барас вынужден был признать, что взгляды ассейлов отличались своего рода совершенством. При таком раскладе никакое инакомыслие не имело шансов: его моментально уничтожали на корню. А оставаясь неизвестными, чужаки всегда представляли угрозу для тех, кто служил страху.

Их цивилизация закалялась на холодной наковальне, и тисте обнаружили в ней изъян. По мнению Галара Бараса, ирония заключалась в том, что великий полководец, победивший форулканов, столь явно восхищался их культурой. Галар прекрасно понимал его, ибо и сам видел в ней определенные соблазнительные составляющие, но если Урусандера они привлекали, то Барас лишь смущенно отшатывался. Чего стоит мир, который приходится поддерживать с помощью угроз?

Только трусы благоговейно преклоняли колени перед порядком, а Галар отказывался жить в страхе.