- Ясно.

Киваю, паркуя машину возле металлических ворот. Настя мирно дремлет в своём кресле, и наверное, будет самым правильным сейчас подумать не только о ней, но и о Кате.               

- Если тебе тяжко всё это, и если шеф недоволен, я могу сейчас Наську тут оставить на полчаса и тебя отвезу в город, - предлагаю то, чего делать совсем не хочется. И когда вижу испуг, мелькнувший на лице Персидской, чувствую уродливое, но всё же облегчение.            

- Нет! - Она не говорит это слово, скорее выкрикивает его. И быстро, будто я её вот-вот остановлю, добавляет: - Он просто настроение мне испортил своим приездом, но я сейчас себя в руки возьму и всё хорошо будет. Окей?               

Б*я… я же совсем не это имел ввиду, но пояснить не успеваю. Из ворот выглядывает Самойлова, которая расплывается в широкой улыбке, следом - просыпается Настя с вопросом:

- Приехали?           

И я киваю, берясь за ручку дверцы. Но прежде, чем выйти, говорю Кате:     

- Позже договорим.

И она кивает в ответ. 

- Внучка у них пропала. Я вроде как её ищу, - вполголоса рассказываю Персидской, когда мы отходим в сторонку. 

Я - перекурить, Катя - потому что ей хочется расспросить меня о том, куда я её привёз. Тревожности в её глазах всё меньше, а извечного бабского любопытства - хоть отбавляй. И второе мне нравится не в пример больше первого. 

- Вроде как?

- Ага. Вряд ли найдётся.    

- Почему?         

- Потому что. - Понимаю, что выходит чуть резче, чем того требует ситуация, и прибавляю: - Таких в полиции называют «без вести пропавшими».              

- Понятно. А Насте Самойловы нравятся.          

Насте они действительно нравятся. И она им - тоже. Даже молчаливый обычно Пётр Андреевич суетливо расставляет на столе тарелки, смеётся над тем, о чём ему рассказывает умудряющаяся не попасть никому под ноги мелкая.       

- Наверное, глупо это, - наконец произношу, докуривая сигарету почти до фильтра.         

- Что - глупо?         

- К ним приехать. Я их третий раз в жизни вижу.         

- Не глупо. Если ты это сделал, значит, тебе этого хотелось. А им радость какая, ты же видишь.

Она отходит к остальным, и я чувствую странную потребность вернуть Катю обратно. Просто стоять вот так с ней рядом и разговаривать обо всякой ерунде. Засада, млин. Совсем не этого я хотел, и уж точно совсем не это себе обещал.       

- Илья Владимирович, выпьете со мной сегодня? - предлагает Самойлов, когда я подхожу к столу, за которым уже рассаживаются остальные.        

Мне даже становится неудобно, когда вижу, сколько всего наготовлено - от тарелок с разными салатами и закусками начинает рябить в глазах.      

- Да я вроде за рулём.     

- А вы с ночевой оставайтесь. Лида вам постелит в гостиной. У нас комнат много.           

Самойлов улыбается с такой надеждой, что окончательно становится неловко. Смотрю на Катю, и та кивает, молча отвечая на мой не заданный вслух вопрос.           

- Наливайте. Только немного.      

- А много и не выпьете. Моя настоечка, сам делал. Крепкая.      

Он наполняет две небольших рюмки, пока Катя накладывает мне на тарелку салата. Настя расставляет на свободных местах куклу и поросёнка, чтобы угощать и их тоже. Прекрасный вечер под открытым небом в приятной компании. И абсолютно счастливая Настёна.      

Значит, остаёмся. 

Всё происходящее пьянит, а настойка только дополняет это ощущение кайфа, которое пью жадными глотками. Мы часто встречаемся взглядом с Персидской, и она уже не отводит глаза, а в них столько всего… настоящая адская пляска, которая поджигает мою кровь.     

Поздний вечер уже загнал нас домой, где мы устроились на закрытой веранде. Настя - на руках у «бабушки Лиды», готовая вот-вот провалиться в сон, но всё ещё пытающаяся с ним бороться. Я - напротив Петра Андреевича, который вполголоса рассказывает о службе, а Катя - рядом со мной. Она пьёт вино и постоянно улыбается, такая уютная. Близкая.