В фойе ВЛК меня встретила озадаченная Нина Аверьяновна.

– Таня, по-моему, твой муж приехал. Шумный такой, широкий… Что-то начал объяснять, а потом направился прямо к Сорокину. Я ничего не поняла!

Сердце захолонуло от радости. Неужели Вася приехал? Без предупреждения?

В сорокинском кабинете увидела незнакомого молодого мужчину, крупного, яснолицего… и опешила.

– А вот и Татьяна! – сказал Сорокин.

– О, подруга дорогая, свет моих очей! А я новый друг твоего мужа, Пётр! – заявил незнакомец и сгрёб меня в охапку.

Очень быстро выяснилось, что Пётр с Василием познакомились совсем недавно на литстудии, что Василий его очаровал, и они стремглав стали друзьями, что в Москве у Петра живёт любимая девушка, что сам он – молодой прозаик, окончил Университет имени Патриса Лумумбы.

– Не мог же я не навестить жену друга! Валентин Васильевич, отпустите Татьяну! Нас уже цыгане в «Яре» ждут, и вся Москва у наших ног! Но какая стать! Какой рост! Женщина, достойная пера Маяковского!

У меня слегка закружилась голова. Я не столько обомлела от происходящего, сколько растерялась, утратив ощущение реальности. Проницательный Сорокин развеселился, поняв, что опасность мне не угрожает, и отпустил с занятий. Вышли на Тверской бульвар и Пётр спросил:

– Куда пойдём?

– Как куда? Ты же меня в «Яр» приглашал, к цыганам.

– К цыганам позже, а пока и перекусить бы не мешало. Мне только Светочке надо позвонить, она тут недалеко служит – корректором в «Советском писателе».

– Как тесен мир! «Совпис» на Воровского, с обратного входа в ЦДЛ. Туда и пойдём.

Мы уже сели за столик, когда она появилась. У Светланы как сотрудницы издательства имелся свой пропуск в ЦДЛ. Девушка мне понравилась: высокая, стройная, интеллигентная, хорошо одетая, очёчки на носу. А Пётр продолжал фонтанировать:

– Вот же Макеев, сладкий мой орешек, какую девушку оторвал! Что будем пить-есть? Девчонки, у вас деньги-то какие-нибудь имеются? На случай, если мне не хватит…

Когда мы расстались, посидев весьма скромно, я вышла на площадь Восстания и почувствовала восторг тишины и свободы. Ну и Пётр! А как дурил мозги «всей Москвой у ног» и цыганами в «Яре»! И всё же он мне понравился. А что говорун, так это не от пустоты! Просто такой человек.

Вернувшись после ВЛК в Волгоград, я обнаружила, что Пётр Таращенко везде: у нас дома, в Союзе писателей, на литстудии… Он знал духачей и художников, спортсменов и журналистов, зубных техников и научных сотрудников, телевизионщиков и частных предпринимателей.

– Ребята, хотите хороших шашлыков? Пойдёмте к дяде Мише на Набережную!

Мы шли.

– Хотите шампанского от пуза? Пойдёмте в «Интурист»!

Мы шли.

– Хотите рыбных деликатесов? Подходите к трём в «Океан» – Аратюнян угощает!

Мы шли.

Угощали везде, но весьма условно. А потом всей троицей спешили к нам домой, и Пётр, открыв кастрюльку на плите, начинал есть рукой холодные макароны, даже не дождавшись их разогрева. Но весело было – жуть!

Постепенно были оттерты в сторону все бывшие друзья. Остались только Петя и его гоп-компания: Саша Казанегро, Серёжа Аратюнян, Володя Короляш, Миша Попов, часто приезжающий из Москвы, ещё двое-трое.

В доме у нас стали появляться американцы, канадцы, англичане – очень симпатичные и очень непонятные. Их вели познакомиться с волгоградскими поэтами, а царил один Петя. Прекрасно владея английским языком, хохоча и опыляя любую компанию раскрепощённым обаянием, он выглядел хозяином местной богемы.

– Петя, а сам-то что ты пишешь? – спросила я однажды.

– Сдал роман в «Советский писатель», называется «Понтонный мост». Разве я не говорил?