Конечно, на самом деле ветротекучий[8] принц Лянь Сун никогда не знал, как пишется слово «скромность». Называвшие его скромником бесстыже лгали, но если говорить о достоинствах – Лянь Сун действительно превосходил Сан Цзи. В свое время третий принц отказался бороться с Сан Цзи за титул наследника оттого, что ему хватило ума понять: умелый трудится, знающий печалится[9], с неспособного же спрос мал. Притворившись бездарем, принц Лянь Сун сразу избавился от бремени забот суетного мира и теперь наслаждался свободой.

Но гром может грянуть и посреди ясного неба. Хотя принц Лянь Сун рано постиг законы Пути, дорога бессмертных широка и ведет в бесконечность. У кого не найдется на ней хоть одного друга? А ради друзей, бывает, приходится и жизнью рискнуть. Случается так, что от ответственности никак не уклониться.

Как, например, сейчас.

Если бы третий принц Лянь не пресек распространение слухов, весть о том, что владыка Дун Хуа тяжело ранен и, возможно, близок к развоплощению, всколыхнула бы восемь пустошей.

Пускай в последние годы Дун Хуа не вмешивался в мирские дела, само его пребывание в Рассветном дворце или на Лазурном море держало в большом страхе беспокойных демонов. К тому же древние боги времен первозданного хаоса ведали многие секреты о сотворении мира. Даже Лянь Сун не мог предсказать, как сложится судьба четырех морей и восьми пустошей, если с Дун Хуа на этот раз случится беда и слухи о том разойдутся по всему свету.

Третий принц Лянь убрал веер и вздохнул. Существование Верховного владыки имело для мира первостепенное значение. К сожалению, в глазах обывателей жизни не то что десятерых, а сотен Фэнцзю не стоили даже пальца владыки. Однако он так спокойно огласил свою последнюю волю, похоже совершенно не понимая, насколько невыгоден такой обмен для всех живущих под небом.

Хотя грозное повеление принца Лянь Суна и распугало птиц-неразлучников, для того, чтобы устрашить владыку демонов Янь Чиу, его было явно недостаточно.

Куда воителю Сяо-Яню было испугаться угроз третьего небесного принца – владыка демонов на угрозах вырос! К тому же Лянь Сун так тонко завуалировал свои угрозы, что Янь Чиу их попросту не разглядел. Он ушел лишь потому, что должен был проводить возлюбленную Цзи Хэн в ее покои.

За барьером Дун Хуа внезапно так нежно обнял Фэнцзю, что даже Янь Чиу обомлел, что уж говорить о Цзи Хэн. Когда Сяо-Янь пришел в себя, он заметил, что лицо Цзи Хэн бело как бумага. Принцесса так сильно закусила губу, что выступила кровь. В глазах Цзи Хэн застыли слезы, и она не спешила их стирать. Ее глубоко расстроенный вид очень расстроил и самого Янь Чиу.

Сяо-Яню была чужда тонкость. Упокоить – это да, это он умел, а вот успокоить – нет. Но ради возлюбленной Цзи Хэн он был готов попытаться.

Он нашел поблизости сосновый лесок и усадил Цзи Хэн на камень на опушке. Янь Чиу подумал, что от вида зеленой, полной жизни хвои у Цзи Хэн полегчает на сердце.

Но она все плакала – новые слезы бежали поверх высохших, и было их столь много, что у принцессы потек макияж. Сяо-Яню было больно на нее смотреть, но вместе с тем он гордился своей Цзи Хэн – даже с поплывшим макияжем она оставалась дивно хороша.

Он еще ломал голову над тем, как ее успокоить, как вдруг Цзи Хэн заговорила. На бледном лице принцессы еще оставались следы слез, и голос ее звучал приглушенно, когда она обратилась к Сяо-Яню:

– Думаешь, я очень смешна? В прошлом все так закончилось с Минь Су, теперь все так обернулось с Верховным владыкой. Ты, наверное, смеешься надо мной про себя, да?

Сяо-Яню очень польстило, что Цзи Хэн заботит его мнение. В редкие мгновения радости он всегда плохо собой владел, вот и сейчас уголки его губ поползли вверх. Цзи Хэн, конечно, расценила его улыбку как насмешку над ней.