Настроение нервически-приподнятое, и погода за меня – солнце начиналось ярким, ещё холодным сиянием; час ранний, бодрительно.

Придя к намеченной на утро школе, я выбрал в кустах у газона позицию наблюдения наиудобную, так, чтобы не быть на виду, но самому хорошо видеть достаточно небольшую часть тротуара и воротца школьного забора. Улица ещё пустовала, редкие прохожие да иногда троллейбусы нарушали тишину… Вскоре начали стекаться школьники – сначала один-другой, потом всё чаще, оживлённее, и вот пошли, пошли потоками со всех сторон. Младших многих провожают родители, старшеклассники же идут, кто сам по себе, кто вдвоём-втроём; по пути встречаются и ещё до школы входят в свои особые, столь многое предвосхищающие отношения, которых вся подноготная так мало понятна, да может, даже едва известна и учителям, и, подавно, самим родителям. Девчонки идут иногда целой гурьбой, едва успеваешь напряжённо переглядывать их… Перед самым звонком поток редеет, и вот, уж опять одиночками, бегут опаздывающие.

Так вся первая смена школы прошла перед моими глазами. Мне открылась часть всего школьно-возрастного населения этих мест, и пусть таких «частей» наверняка множество (если с учётом Тольятти), число их всё равно ограничено количеством школ, которые со временем обнаружатся все – и неизбежно, неизбежно в одной из таких вот частей есть она.

Я покинул свой «пост», когда уже шёл первый урок, – и был совершенно твердо убеждён, что я просто должен найти её, предопределено… «если она здесь живёт, – опять лукаво напомнилось, – а если всё-таки…?» Снова эта дьявольская оговорка! И теперь сколько угодно снова мог я горячо-пристрастно перепоминать, как она уходила, последние минуты её на виду у меня, и сколько угодно мог твердить, что «да, конечно, здесь, где-то здесь она», – но уже не складывалось такое несомненное впечатление. Мысль эта оказалась как заноза – уколола, приутихла, но не «вылазила». И вот, стоило только задеть – снова засаднило.

На этот раз и отвлечения дня не заглушали беспокойства сомнения. Проверил вторую школу, ездил, по намеченному, на поиски школ в Тольятти – но всё это не по горячей тропе, лишь по инерции. Правда, держа хороший темп, и не позволяя себе думать об угрозе неудачи, я всё-таки приразвеял мрачность настроения, была только какая-то смиряющая физическая усталость. Возвращаясь в гостиницу, я с удивлением заметил, что уж совсем хороню в дурном предположении свою надежду, и обрадовался именно этому удивлению – в нём-то, пусть смутно, в глубине затаённая, интуитивная надежда мне и сказалась вновь. «Да, – воспрянул я, – было бы тебе слишком пустяшным делом это, искать зная наперёд, что найдёшь. Никаких опасений – ходи только к школам, как на работу, и тебе оплатится в своё время. А ты ищи и без знания, что найдёшь, но с верой! Вот тогда – будет! Фома неверующий…»

Вечером, сидя на набережной, я уже чувствовал, что готов, в случае неудачи здесь, искать её так же по школам и в Горьком. Представить это, конечно, страшно. Но само умозаключение, что если она не здесь живёт, где сошла, стало быть, там, где села на пароход, – виделось совершенно естественным. Хотя не мог я всё-таки, поверяя всякое место поисков самим обликом девочки, что находил безошибочным, вообразить её в большом городе. А тогда… что же там было у нас из остановок до её появления на палубе? Работки? Только лишь Работки? – село сомасштабное какой-нибудь местной Фёдоровке!.. Уже зрели планы обширные и отдалённые: посвятить поискам её, если ближайшие окажутся впустую, целиком свои отпуска этих двух лет, пока она учится. И готовность такая опять запалила меня воодушевлением, я набрасывал в голове те будущие поездки и уже рисовалось и виделось что-то заново великое, разгульно-бродяжническое, что-то родное – ведь на Волге же, – и тогда-то уж, по той же идее, несомненно спасительное. Возможность этого в будущем была для меня уже решена, но кроме того, я увидел по тому, как подействовало, – насколько эта новая перспектива была необходима мне для утешения и укрепления духа