После нашей «коллективной» беседы спустя какое-то время В.П. Пономарев вызвал меня одного (как члена Севастопольского РК КПСС) и спросил, что я думаю по этому поводу. На что я ему ответил, что больше В.С. Кружкова тревожить по этому вопросу не надо. Человек он пожилой, не очень крепкого здоровья, дело к тому же давнее, имеющее к нему косвенное отношение. Он согласился со мной. Мы вместе подготовили вполне «резиновый» ответ в МГК КПСС, а В.С. Кружкову я сказал, что вопрос этот исчерпан и он может не волноваться. Я почувствовал, что после этого казуса он проникся ко мне какой-то особой симпатией, и я отвечал ему тем же.

В мае 1978 года я был приглашен вместе с председателем Советской социологической ассоциации Х. Момджяном участвовать в работе Третьего конгресса Болгарской социологической ассоциации (БСА). На конгрессе состоялось мое знакомство с председателем БСА профессором Живко Ошавковым, с его заместителем Нико Яхиелом, секретарем ЦК КПБ Стояном Михайловым, директором Института социологии Величко Добрияновым и другими видными болгарскими социологами. Некоторых из них я знал и раньше, но несколько дней совместной работы и общения сблизили нас. (Доклад Ж. Ошавкова «Социологическое познание и социологическая практика» до сих пор хранится в моем домашнем архиве.) Во время этой поездки удалось побывать в Габрове, где с 1975 года работал с большим успехом Дом юмора и сатиры, в котором небольшой по численности коллектив вел плодотворную работу по накоплению, обобщению и изучению юмористического наследия человечества. Директор этого центра писатель Стефан Фортунов в интервью журналу «Новое время» сказал очень точные слова о роли юмора в современной жизни: «Двадцать лет я работал в области юриспруденции, старался утверждать добро и справедливость с помощью закона. Я бы не сказал, что сменил профессию, просто для тех же целей пользуюсь другими средствами. Добро и справедливость мы стараемся, по мере сил, утверждать с помощью юмора. Юмор, что там ни говорите, – это своеобразное отношение человека к действительности, к самому себе, особый, если угодно, способ жить. Смех помогает быстрее, легче распознать плохое и хорошее вокруг нас»[13].

На меня посещение этого города произвело большое впечатление. И хотя прошло уже много лет, в памяти осталось очень многое из увиденного тогда.

В ноябре 1978 года я принимал поздравления от коллег и друзей с присвоением мне ученого звания «профессор».

Начиная с 1974 по 1983 год, почти десять лет, проблемы социологии пропаганды занимали центральное место в моей научной работе. Проведенные в регионах исследования информационных предпочтений респондентов, популярности среди разных слоев населения каналов телевидения и радио (включая западные каналы, Китай, Турцию, Иран) в регионах Союза позволили накопить значительный объем информации, которая требовала своего осмысления. На ее основе была издана под моей редакцией и с моим авторским участием книга «Социология пропаганды». Результаты проведенных нами исследований, хотя и были частично засекречены, сообщались нами на научно-практических конференциях, публиковались в сборниках «Для служебного пользования» и, конечно, направлялись в соответствующие отделы ЦК КПСС. Материалы о масштабах аудитории западного радио и отношении к нему населения (особенно молодежи) направлялись и в 5-е Управление КГБ, возглавляемое в то время генерал-лейтенантом Ф. Д. Бобковым, кстати, проявлявшим постоянный интерес к работе закрытого отдела Института.

Накопленный эмпирический материал, касающийся социального самочувствия и поведения различных групп населения, создавал предпосылки для определенных обобщающих выводов, на основе которых становилось, в частности, возможным разработать основы теории социальных отклонений (социальной патологии) в социалистическом обществе. Но дело, по сути, в условиях жесткого идеологического диктата сводилось чаще всего к фиксации наличия «пережитков прошлого» в сознании советских людей или вредного влияния зарубежной буржуазной идеологии и пропаганды.