– Ну ты еще поговори! – Уполномоченный схватился за наган. – Озверели тут, без догляда.

Он косо оглядел Ивана с ног до головы, н брезгливо сказал:

Ты не думай, что тебе с рук все сойдет, имей ввиду, скоро советская власть и до тебя доберется кулацкая морда.

И только сейчас до Ивана дошло, что с голыми руками против них не попрешь, а только голову потеряешь. Он тяжело выдохнул воздух из груди, заскорузлой ладонью стер с лица соленый пот:

– Ну берите, раз пришли. Повернувшись, он опустил голову и понуро пошел во двор.

Клим Тугушкин сразу же направился к амбару и вместе с Петькой и Антоном стали затаривать мешки зерном.

Когда подвода была загружена, с огорода к амбару подошла не высокая женщина в сером холщевом платье и сапогах. Следом за ней, немного отстав шел высокий крепкого телосложения парень.

– Это кто такая? – недовольно спросил Чумаков, повернувшись к хозяину.

– Жинка моя – Аннушка, – равнодушно ответил Иван и присел на завалинку. – А то, мой старшой сынок Витька.

Увидев пустые засеки, женщина всплеснула руками и запричитала:

– Ах вы ироды окаянные! Пошто бога гневите! Все забрали, ничего не оставили.

– Там люди с голоду пухнут, – возразил ей Чумаков, а вы тут хлебом объедаетесь. Вот и поделились немножко с голодающими.

– Да пусть они передохнут! Нам-то што? Мы свою жизнь горбом своим заработали! – она протянула ладони к лицу председателя сельсовета. – Вот этими руками сами зробили, ни у кого помощи не просили.

– Да брось ты убиваться, – отрешенно сказал ей Иван. – Все равно они не отступятся.

– А кладовая у тебя где? – поинтересовался Гребнев.

– Там, – не поднимаясь с завалинки также равнодушно махнул рукой в сторону кладовки Иван.

– Пойдем, поглядим, чего у тебя там есть. Гребнев сделал несколько шагов, но на пути у него стоял высокий, здоровяк Витька. Их взгляды встретились. Сколько таких презрительных и ненавидящих глаз довелось видеть уполномоченному. К этому он уже привык. Тем более недоросль сделал шаг назад, освобождая путь представителю законной власти.

Уже по темноте возвращались активисты домой. Усталые, но счастливые. День не прошел зря, две подводы хлеба изъяли в Черемушке.

Остановились перекусить под раскидистой сосной. Антон достал реквизированную бутылку водки, Петька расстелил газету, порезал хлеб, сало.

Антон, откупоривая сургуч с горлышка с удовлетворением в голосе сказал:

– Все подчистили у Барсука, и хлеб и соль и мыло, а у Копылова даже салом разжились. Они и рыпнуться не посмели.

– Так что ты хочешь, – возразил Петька. – Люди напуганы, с самой мировой, как начали изымать все съестное, так и до сих пор продолжается. Ты видел, с какой злостью они на нас глядели.

– Известное дело, кому хочется отдавать свое кровное. Ну да ладно Петруха бери, давай чокнемся.

– Да мы и так уже чокнулись. У своих хлеб отбираем.

– Свои да не свои. Они богатеи, а мы с тобой пролетарии. Как бы там не было, а жизнь идет своим чередом. Хоть немного продовольствия для голодающих рабочих – добыли. Теперь вот с чувством исполненного долга, сидим, выпиваем. – Рассуждал Антон, прожевывая тугое сало.

– А этот Клим, толковый парень. – Тряхнул кудрями Петька и прищурив глаза, посмотрел на собеседника.. – Отчаянный, не боится, что прирезать могут свои деревенские.

– Я так думаю, что он выслужиться хочет перед Гребневым. Вот и старается.

Перекусив, поехали дальше. Всю дорогу они шутили. Антон рассказывал разные байки, а Петька слушал его и весело смеялся

– Тятя надо излишки хлеба сдать, – наполовину в шутку, наполовину всерьез, сказал захмелевший Антон отцу, придя домой.

– Чего-о-о? Ты что перепил или белены объелся? – вскипел тот. – Все лето и осень на поле не появлялся, все политикой занимался, откуда у нас излишки.