– Я не хочу, чтобы и со мной так поступили, – с горечью заключил Сахиб.

Вдоволь иссушив землю, солнце спряталось за горы. Вместе с ним уходил последний мирный день. Тяжесть предстоящего неравного боя давила на всех, словно многотонная плита. Даже Сорока, всегда такой неунывающий и шумливый, притих.

Дума была об одном – какая судьбина ждет каждого из них. Останется ли он живым или будет ранен, а может быть, убит. Своеобразно выражал свою надежду на лучшее Степка-художник. Закрепив колышками обрывок плащ-палатки, он самозабвенно рисовал, то и дело посматривая на горы, на заходящее солнце, на растянувшуюся перед ним долину, на помутневшую речушку.

Каждый по-своему угадывал содержание худенковской картины. Но когда он показал свой холст, все были поражены.

На зеленом фоне, в лучах восходящего солнца, плыли два краснозвездных вертолета. Они торопились на помощь. В углу этого импровизированного холста несколькими узнаваемыми штрихами была изображена высота. Внизу, из кишлака, в разные стороны разбегались в ожидании возмездия враги. Может быть, этот рисунок не был еще завершен, может быть, это был не самый лучший рисунок Степана, но он рождал надежду.

Надежду на то, что о них не забудут, что придут на помощь. А с этим чувством и воевать легче.

Солнце уже коснулось седловины высокогорного хребта, когда лейтенант Русаков позвал к себе Алексея.

– Значит так, Алеша, – сказал он, – дорогу до ручья, я думаю, не забыл. Завтра они не дадут нам никакой возможности запастись водой, так что придется еще раз туда смотаться. Возьми еще кого-нибудь из ребят. Вот и Юлдашев хочет с тобой. Не возражаешь?

– Да нет, мне все равно, – ответил Алексей и начал, как и утром, цеплять пустые фляжки на ремень.

Вскоре он, сапер и Мирза покинули лагерь и под покровом быстро сгущавшихся сумерек начали спускаться под гору.

Когда они подошли к спуску в ущелье, где по-прежнему весело журчала горная речка, было уже довольно темно, и потому идти было намного труднее, чем утром.

Пользуясь веревкой, солдаты по очереди спускались с уступа на уступ, с площадки на площадку. Когда наконец-то вышли к ручью, была уже ночь. На чистом, безоблачном небе слепили глаза своим холодным, равнодушным мерцанием звезды.

Солдаты наполнили большую часть фляжек, когда из глубины расщелины послышался звон бубенцов.

– Что это может быть? – встревожился Мирза.

– Пастух, наверное, домой со стадом возвращается, – предположил Алексей.

– Отары по ночам не перегоняют, – со знанием дела заявил Юлдашев.

– Т-с-с-с, – прошипел неожиданно он.

Послышался чей-то говор, но из-за журчания горной речушки, слова трудно было разобрать.

– Давайте перескочим на тот берег и спрячемся у скалы, – предложил Алексей.

– Хорошо! – поддержал его сапер, и вскоре они, изготовив оружие к бою, затаились метрах в десяти – пятнадцати от караванной тропы, петляющей вдоль речки. Вскоре при свете луны, вышедшей из-за горного хребта, показались силуэты людей и животных, растянувшиеся небольшим караваном вдоль тропы.

Впереди, на коне, ехал караван-баши, за ним на расстоянии нескольких шагов плелись пять одногорбых верблюдов, сзади на трех ослах ехали, по всей видимости, купцы и охранники.

– Будем брать, – шепотом сказал Юлдашев.

– На хрена они нам? Только лишнего шума наделаем, – пытался остановить ефрейтора Алексей, но Мирза тут же его прервал:

– Ты что, хочешь с голоду опухнуть? Ведь завтра нас обложат со всех сторон, так что мышь не проскочит. Черт знает, сколько отбиваться придется. Боеприпасов-то в избытке, а вот с продовольствием туговато, сам знаешь.

– Он прав, – неожиданно поддержал Юлдашева сапер, – надо хотя бы попытаться.