– Я невиновен в убийстве Руслановой, – настойчиво повторял Ичалов. – Улики против меня – простые случайности.

– Даже если вы действительно не виновны в убийстве, зачем вы запираетесь о поездке в Москву? Как можно отвергать очевидность?

Ичалов молчал.

Я объяснил, что должен отправить его в Москву для очных ставок со служителями гостиницы «Мир» и посыльным № 61.

– Куда хотите, – сказал Ичалов. – Знаю, что законы наши суровы, а формальности и чиновники еще суровее.

– Вы, кажется, не можете упрекать кого бы то ни было в незаконном обращении с вами. Прощайте. Советую вам быть более откровенным.

На следующий день Ичалова повезли в Москву. В то же время я отправил сообщение к уездному судебному следователю о допросе живущих в имении Афанасьева. Их следовало допросить о том, когда именно Ичалов был на охоте с их барином, а живущих в селе Яковлево – о том, когда и откуда приехал молодой Ичалов перед поездкой с отцом в губернский город. В Самару я сообщил о необходимости допросить Афанасьева.

Сам я между тем старался объяснить себе тайные, неуловимые стороны этого дела. Допрашивая Руслановых, Петровского, Бобровых и многих других, я хотел понять характер отношений, в которых Ичалов состоял с Еленой Владимировной. Но я ничего не узнал, кроме того, что мог сам предполагать, будучи знаком с местным населением и его нравами: Ичалов изредка бывал у Руслановых, ухаживал за молодой девушкой, но ухаживание его ограничивалось обыкновенной любезностью. Ничего особенного никто не замечал.

Арест Ичалова произвел неописуемое впечатление в городском обществе. В действительность преступления никто не хотел верить, и арест Ичалова приписывали судебной ошибке.

Более всех меня поражал Петровский – своим равнодушием ко всему этому делу. О невесте своей он, по-видимому, забыл, хотя в ночь осмотра трупа я ясно видел его несомненное горе. Злые языки поговаривали, что он более всего сожалел об ускользнувшем из его рук приданом.

– От людей я ожидаю всего, кроме хорошего, – говорил мне Петровский, – оттого ничему и не удивляюсь.

Не прошло и двух недель, как отовсюду были получены ответы. Ичалов был привезен обратно. Из доставленных мне отдельно результатов следственных действий оказывалось, что все служители гостиницы «Мир» узнали в Ичалове квартиранта номера 15. Посыльный признал его за того самого человека, который давал ему поручение отнести посылку к Аарону. Коридорный Топорков показал, что пиджак он получил от него в подарок.

Семейство Ичалова отказалось свидетельствовать, вероятно, опасаясь сказать что-либо невыгодное. Дворовые люди показали, что Никандр Ичалов только на неделю приезжал к старому барину в село Яковлево, откуда – им не было известно. Потом он отправился вместе с отцом в город. О его раненой руке все рассказывали, что, по его собственным словам, он порезал руку во время охоты у Афанасьева.

Афанасьев на допросе у самарского следователя показал, что он, действительно, недавно встретил на станции Ичалова, сказавшего, что возвращается из Москвы и едет к отцу в деревню. На охоте он с ним в нынешнем году не был.

Меня поражало упорство Ичалова.

– Как же вы после всего этого хотите еще запираться? – спросил я у него. – Может быть, вы и действительно менее виновны, нежели кажется, но тогда объяснитесь, скажите истину. Афанасьев прямо отрицает ваше показание; к чему же вы беретесь за ложную систему защиты? Суд не может решить дела иначе, как обвинив вас.

Он же стоял на своем.

Эксперты сличили почерк Ичалова с почерком записки, найденной у портнихи. По их мнению, сходства не было ни малейшего.