– Скажите, – спросил я его, – если бы я вам сейчас показал того, кто продал диадему, по каким приметам узнали бы вы его, когда так мало запомнили его личность?

– Я, вероятно, узнал бы черты лица; я мог бы узнать его по платью.

– Но продажа вам диадемы совершилась давно; платье может быть переменено. Неужели же у вас в памяти не сохранилось никакого характерного признака того лица, с которым вы совершали такую подозрительную сделку?

Аарон потирал себе лоб, как бы стараясь что-то припомнить.

– Высокий, красивый мужчина, – проговорил он, – лет двадцати пяти… Синее пальто… баранья шапка… Больше ничего не могу припомнить.

– Не был ли он ранен? – спросил я его неожиданно.

– Нет.

– Подпишите протокол.

Он прочел и подписал.

Я объявил ему постановление о заключении его в тюрьму.

– За что же меня в тюрьму? – жалобно говорил Аарон. – Где же справедливость? Я буду жаловаться.

– Закон обязывает начальников мест заключения предоставлять арестантам все необходимые средства для написания жалобы. Смотритель тюремного замка даст вам бумагу, перо и чернила. Жалобу напишите в окружной суд. Ее из тюрьмы препроводят ко мне, а я с моим объяснением в тот же день представлю в суд. Но предупреждаю вас, что ваша просьба, в смысле об освобождении из-под ареста, не будет уважена. Что вы не убийца, я почти не сомневаюсь. Но из двух предположений одно должно быть верным: или вы укрываете убийцу и делитесь с ним барышами от продажи бриллиантов, или вы, не зная убийцу, приобрели вещь, заведомо добытую путем преступления.

Затем я приказал отвести Аарона в тюремный замок. После его допроса я остался в убеждении, что все показания еврея ложны.

Но едва арестованный успел выйти из моей комнаты, как я услыхал спор в приемной. Аарон требовал, чтобы его пустили ко мне; конвойные сопротивлялись. Я приказал им вернуться.

Лицо Аарона выражало какое-то необыкновенное оживление.

– Что вы хотите? – спросил я.

– В замешательстве на допросе я забыл… Я вспомнил теперь особенность, которую заметил у молодого человека, продавшего мне бриллианты: он был левша…

– Почему вы так думаете?

– Номер свой он отпер левой рукой! Ящик, из которого он вынул бриллианты, он отпирал левой рукой! Прощаясь, он подал мне левую руку и даже сказал, что с молодости привык все делать левой рукой.

– А правую его руку вы видели?

– Нет, не видал. Он держал ее за пазухой.

– Больше ничего?

– Ничего!

– Ступайте!

Они ушли.

«Кокорин прав, – подумал я, – и еврей также, может быть, говорит правду, что купил бриллианты у этого молодого человека. Но только тот не левша, просто правая его рука была ранена».

На другой день остальные двадцать девять камней были у меня в руках. Я получил их по почте. Аарон признал в них те самые, которые были у него отобраны. Русланов, которого я пригласил к себе, тоже признал в них бриллианты своей дочери. Он хотел немедленно получить их от меня, желая скорее иметь в своих руках камни, которые украшали голову его дочери в последнюю минуту ее жизни. Но я вынужден был отказать ему. Следствие еще не было окончено, и отдать их Русланову было неудобно, потому что они могли у него затеряться.

Русланов немедленно написал в Петербург, предлагая выдать тому полицейскому агенту, который задержал Аарона, обещанное вознаграждение. Но предложение его, конечно, не было принято.

Кокорин, узнав о подробностях показания Аарона, был в восхищении.

– Ну, – сказал я ему, – в наших руках теперь бриллианты и клок одежды убийцы; кроме того, мы имеем уверенность, что негодяй ранен. Но убийцу мы все-таки еще не знаем. Теперь ваша очередь действовать. Негодяй, останавливавшийся в гостинице «Мир», по-видимому, слишком хитер и осторожен, чтобы оставить после себя следы в этой гостинице. Я предвижу, что только по клоку одежды он и может быть разыскан…