– Ваше показание, во всяком случае, маловероятно. Вам продают за триста рублей тридцать пять камней, за каждый из которых вы получаете от семисот пятидесяти до восьмисот рублей! И вам не показалось подозрительным, что вам отдают даром целое состояние?

– Молодой человек, предложивший мне диадему, говорил мне, что он в сильной нужде. Я этим воспользовался.

– Рассыльный вернулся к вам от продавца, сказав, что его не нашел. Вы и в этом не нашли ничего странного? Отчего вы не заявили об этом в полицию?

– Это не мое дело. Я не украл, я купил.

– Но вы же должны были знать, что так дешево можно купить только краденую вещь?

– Почему же? Дело коммерческое…

– Вы читали газеты, в которых подробно было описано убийство и похищение диадемы, и вы, имея диадему в руках, не сообразили, что эта диадема добыта убийством и продана вам самим убийцей! В газетах было даже означено число бриллиантов! Русланов во всех газетах публиковал, что он даст огромное вознаграждение тому, кто найдет диадему… Все это вы читали и теперь настаиваете на том, что диадема перешла к вам в руки путем правильной покупки?

– Что же значат, помилуйте, газетные известия? Газеты часто передают вести о событиях вовсе небывалых.

– Перестаньте, пожалуйста. Можно ли в свое оправдание приводить такие доводы? Если вы действительно купили эту диадему при таких обстоятельствах, вы покупали ее, зная, что она краденая. Даже если вы сразу этого не сообразили, вы непременно должны были прийти к этой мысли после прочтения газетных известий.

– Помилуйте! Найдите только молодого человека, продавшего диадему, он сам подтвердит мои слова.

– Я думаю, вы сами менее всех ожидаете, что он это действительно подтвердит. Но, во всяком случае, скажите же мне, по крайней мере, такие приметы, по которым этот молодой человек может быть опознан.

– Я сказал все, что знаю.

– Молодой человек пришел к вам пешком или приехал?

– Он приходил пешком.

– Как он был одет?

– В синем суконном пальто, обшитом лисьим мехом; шапка на нем была белая барашковая.

– Номер, в котором он останавливался в гостинице, был небольшой?

– Нет, дорогой. Видя по номеру, что он был не беден, я не имел повода подозревать, что бриллианты не принадлежат ему.

– Но он вам говорил, что в нужде?

– Да, говорил, но он мог прокутиться и временно быть в нужде.

– Не говорил ли он вам, откуда приехал?

– Я не спрашивал.

– Полагаете вы, что это был москвич или нет?

– Наверное, нет. Во-первых, потому, что он жил в гостинице, во-вторых, потому, что, идя со мной пешком из моей конторы в гостиницу, он не знал дороги, поворачивал в те улицы, в которые не следовало, и я должен был указывать ему дорогу.

– В здешнем городе вы сами никогда прежде не бывали?

– Не бывал.

– Больше ничего не имеете дополнить к вашему показанию?

– Ничего не имею.

– Прошу вас выйти в другую комнату, пока я составлю протокол допроса.

Аарон вышел, сопровождаемый конвойными.

Я еще не спросил у Аарона, не имел ли молодой человек, продавший ему бриллианты, какого-нибудь признака ранения.

Прямой вопрос мог дать ему возможность построить целую систему защиты во вред расследованию дела, подробности которого ему в любом случае были известны из газетных известий. Неосторожные вопросы нередко затемняли дела и гораздо менее сложные. Так как сам Аарон ничего не говорил о подобной примете, которая должна была броситься в глаза, я заключил одно из двух: или весь его рассказ был вымышленный, или предположение Кокорина было ошибочным.

Когда были готовы протокол допроса и постановление о взятии Аарона под стражу, я снова приказал ввести его и попытался навести его на разговор об этой примете.