Подставить под слюнявый рот

Для поцелуя Елисею,

Из гроба встать – и на поклон

Под ручку с молодым царём…

И всё! – Цветами закидают!

Вот. Как-то так… А актриса, значит, всё не унимается. Садится гробу и вытирает пот со лба рукавом. Режиссёру, понятное дело, это не нравится – реквизит-то дорогой. Она снимает свой роскошный головной убор, расшитый «золотом-брильянтами», и использует его в качестве веера. Режиссёр вскидывает руки:

– Ложитесь в гроб и успокойтесь!

Что трудно часик полежать?

Неймётся? Можно мух считать,

Ждать баснословных гонораров…

Ведь это чудо, а не роль!

Тем более, что текста – ноль! –

– Виктор в порыве вдохновения нечаянно смахнул со стола солонку. Та упала, но не разбилась, а просто откатилась в сторону. Оба замолчали и выдохнули с облегчением. Всеволод Яковлевич наклонился и подняв её с пола, продолжил импровизацию Виктора:

– За ваши жалкие гроши, что б меня мухи затоптали?..

Да я на пот вся изошла, а деньги не гребу лопатой!

Так поднимите ж мне зарплату! –

– с воодушевлением подхватил поэт. Виктор тоже не остался в стороне и продолжил слова актрисы:

– Я не желаю при такой жаре

Таинственно лежать в гробЕ!

Всеволод Яковлевич, изображая негодование режиссёра:

– Ах так?! Тогда ступайте вон!

Там очередь стоит за дверью,

Найду сговорчивей. Уверен,

Что многие сочтут за честь

Прилечь в гробу на этой сцене!

А вами движет только жадность –

Вы крабовидны как туманность!!!

Виктор вскочил со стула и возбуждённо выдал язвительную реплику актрисы:

– А вы… – никчёмный режиссёр!

И пьеса эта сущий вздор!

– Всё! Занавес! – вскричал Всеволод Яковлевич и полез обниматься. Виктор насилу высвободился.

– Гениально, Всеволод Яковлевич! Это просто гениально! Особенно про крабовидную туманность! Запишите пока из головы не вылетело. Ваши коллеги сдохнут от зависти! Видите? А вы говорили, что стареете. Выдать такое – дорогого стоит! Ещё можно изобразить обалдевшего Елисея, который должен эту кралю поцеловать. Типа он выходит на сцену и ни хрена понять не может: что, дескать, происходит? Почему мёртвая царевна раньше времени из гроба выскочила? Так и вижу его растерянный взгляд, как он руки в стороны разводит в недоумении.

– Эх, Витенька! Бросай ты к чертям свои компьютеры! В тебе же погибает великий поэт!

– Ну, пока вроде ещё не погиб… Держится на честном слове, шатается, правда, – потрогал Витя пальцем припухшую щёку.

– Что-что?

– Это я так… Не обращайте внимания. Вам остаётся всей этой концовке только придать поэтический вид. Причесать. Чтоб вся поэма в одной стилистике… Ну вы знаете. Рифмы там всякие… Вот мчится во весь дух читатель по строчкам и в ус не дует, что его в конце ожидает. И тут раз! Резко тормозит! А силу инерции никто не отменял! Останавливается как вкопанный, и ему тут же прожигает изнутри лоб раскалённым знаком вопроса: типа «как так?». И как из ушата на голову – обдаёт ледяной неопределённостью. Тут уж любой проснётся! У него просто выхода не будет. Потом медленно придёт понимание. Или не придёт. Но! Шрам от ожога вопросом – останется навсегда! Вот так надо работать, Всеволод Яковлевич! Так что ничего вы не утратили и ни в какую обыденность не скатились. Нет, ну надо же такое выдать: «Вы крабовидны, как туманность»! Да вашу поэму из-за одной этой строчки до дыр зачитают! На цитаты разберут. Попомните мои слова…

– Всё, Витя! Извини, я срочно сажусь работать. Весь хмель улетучился. Я всё уберу… Скоро жена вернётся, – засуетился Всеволод Яковлевич, бесцеремонно выпроваживая соседа из комнаты. Дверь за Виктором захлопнулась, и он очутился на площадке.

– Вот чёрт! Чаши-то свои забыл… А ладно, – махнул он рукой, – потом заберу.