– Бегали у нас где-то в предгорье кентавры-переселенцы, – хмыкнул Аргон. – Кобольдов шпыняли, молились своему Кернунну, деревянных идолищ мастерили, да всех их Тор молниями с небес поразил, сжёг и лесок, и хижины, пепел один от кентавров остался… Но мы за них складно молились!

– Лучше б тушить помогли пожар, – с укором произнесла цыганка.

– Ага, ты в ту грозу, хвост поджав, сама бы забилась под лавку и носу на улицу б не высунула. Просто строить из камня надобно, а не из дерева! – задрал кверху палец гном. – Берегите природу, мать вашу! В наш монастырь молния сколько б ни била, ему хоть бы что. Ну, почернел где-то выступ на башне, ну черепица потрескаться могла кое-где, да спешно её из глины лепили да заменяли. У нас такие верхолазы были! Обвешались тросами, взяли «кошки»… – имел он в виду некие цепкие приспособления для подъёма по скалам или вот по высоким каменным строениям.

– Кошки?! Ты кого это здесь кошкой назвал! – зашипела, ринувшись к нему, Шанти.

– Эй-ей-ей, кисонька! – отпрыгнул тот. – Нечего гномов из барделей вытаскивать, о помощи никто не просил. Моё законное лево, между прочим! Век пива не видать! – недовольно заявил Аргон.

– Чего? – скривила кошачьи губы цыганка.

– Право на «лево», – уточнил гном.

– На «лево» ходят, когда есть постоянная пассия, – фыркнула женщина-кошка.

– Ну, так у меня б каждая была «постоянная», если б не душа барда, несущая к приключениям, и не вы, непоседы, коим на месте никогда не сидится. Вот и путешествуем! – ответил Аргон.

– Бабник есть бабник, – закатила цыганка глаза. – Ладно стелешь, ублажаешь, а после ночи – поминай, как знаешь. Охмуряешь красавиц сладкими фразочками, ух и хитрюга!

– А может, ей и не нужны никакие отношения! Каждой из них! Особенно девицам из борделя уж точно! – насупился гном, сложив на груди руки. – Главное, всем хорошо! Было… пока эти двое из дворца, одинаковы с торца не появились… – бросил он недовольный взгляд на анимага и усача. – Сами-то что? Не женаты, вот и завидуют. Тоже не прочь поразвлечься, да не знают, как к красавице подойти. Напишу вот песню про вас… будете знать! – достал он гитару из-за спины, подёргивая струны. – Наш Бернхард бабник, и Вилли бабник, и цверг наш тоже бабник хоть куда…

– Помню, как-то муж заявил мне: «Ты самая ревнивая из всех, кого я знаю!», – сощурилась Шанти. – Вот так и знала же, что он, кроме меня, ещё там знает всяких да разных!

До центра города так и шли в спорах да разговорах. Кто-то больше молчал, а кому-то всегда было что сказать. Ассоль и Вильгельм больше размышляли над дальнейшими действиями. И если для девушки всё было очевидно: заручившись поддержкой гномочки-чародейки, выдвинуться домой, то ход дальнейшего расследования для анимага пока оставался туманным, перемежаясь различными рисковыми вариациями. Рисковыми потому, что каждая из ниточек могла никуда не привести и ничего толком не дать.

Склад был подорван, что большой плюс. За это Вильгельму, помимо похвалы, пообещали медаль, но нужны были новые доказательства злого умысла против Империи. Одним из вариантов было вернуться в Нерт в усадьбу Шорье, куда поставляют товары. Но там ящики отныне лежать могут вечно после прекращения работы на руднике. Злоумышленников это всё теперь явно вспугнёт, и за этой поставкой те, скорее всего, просто не явятся. Как бы вообще не затаились и не залегли на дно, прекратив на время всю свою деятельность после случившегося… Тогда все нынешние поиски, скорее всего, будут напрасны.

Другим вариантом было вернуться к слежке за данжеоном, куда они с Берном уже дважды ходили. Но и там всё опустело. Камеры, в одну из которых залез как-то безликий, встав в молитвенную позу, теперь не содержали в себе никого. Усач решил, что их могли вывезти на другие рудники, в том числе и на каменоломню, куда отправляют каторжников. Именно это обстоятельство всё ещё удерживало Вильгельма в компании Ассоль и всех остальных.