– Даже не знаю, Перпетуя, – растерянно произнесла София. – Надо бы, с одной стороны, соседей предупредить. А с другой, вдруг мы ошиблись? От усталости тебе померещилось, а я всполошилась… Не хотелось бы показаться дурой в глазах других.

– А вам так важно, что о вас подумают какие-то проезжие чужеземцы?

София только холодно взглянула на служанку. «Важно», – хотелось ей ответить. А почему важно, вдруг задалась она вопросом. Разве ей, Софии, не должно быть на это наплевать? Но тот вельможа, посмотревший на нее в зале внизу… Что в нем было такого, что заставило ее еще прямей держать спину и отвечать с большей, чем обычно, гордостью? Он выглядел немолодым и каким-то усталым… От дороги? Нет, от жизни, ответила себе на вопрос София. Его широкие плечи выглядели так, как будто окаменели от привычки держать на себе непомерный груз, тяжесть, которую на них взвалили давно. Так давно, что никто уже не помнил, когда это произошло, но все решили, что так и должно быть. И еще что-то… Что-то в глазах, со спокойным и неторопливым взглядом человека, не любящего делать поспешных и необдуманных выводов. Что-то, из-за чего ей захотелось подойти и заглянуть в них повнимательней. Словно это был старый-старый друг, близкий друг, которого похитило время. Он похож на отца! – вдруг поняла София, и воспоминания нахлынули на нее.

Отец любил мать и всегда брал и жену, и маленькую Софию с собой в инспекции в дальние гарнизоны, где проводил порой по месяцу. София была в восторге от постоянных путешествий, от замков, где она ходила хвостиком за отцом, внимательно слушая неторопливые разговоры военных. Они разговаривали совсем иначе, чем мать и ее подруги. Предложения были отрывистыми, похожими на звук горна, и каждое доносило какой-то смысл, как выстрел из ружья доносит пулю до цели.

– У вас тут ошибка в фор-фи-фи-ции, – важно выговаривала София, желая тоже поучаствовать в разговоре взрослых и указывая пальчиком на слабое место в обороне.

– Фортификации, – поправлял ее отец, и офицеры старались изо всех сил сдержать улыбки, глядя на маленькую черноглазую шалунью, дочь главнокомандующего.

– Когда ты станешь большой, София, – говорил ей отец, с умилением целуя черную кудрявую макушку и румяные щечки, – то выйдешь замуж за принца и уедешь в его королевство.

– Не хочу принца! – капризничала София. – Хочу посмотреть, как та большая пушка стреляет! Ну пожалуйста!

Отец строго качал головой. Но на следующее утро крепость будил выстрел из большой пушки.

– Так это, ваше сиятельство, – объяснял смущенный капрал, за спиной которого пряталась перепачканная София. – Там, кажись, на перевале контрабандисты показались. Так по ихнему каравану и шандарахнули.

– А кроме пушки, другого оружия не нашлось? – усмехался отец.

– Никак нет, ваше сиятельство.

– И где же они?

– Кто?

– Контрабандисты?

– Так их прямо всех и смело.

– Одним ядром? Всех?

– Так точно! Меткость прицела, ваше сиятельство!

– Это я так точно прицелилась! – не выдерживала София, выскакивая вперед.

Отец только махал рукой. Прибегала сердитая мать, потерявшая проказницу уже час назад, но долго ругаться не могла и она. И лишенная в наказание десерта София с радостью отправлялась вместе с отцом на его коне изучать окрестности форта.

Потом, когда она выросла, она стала… ну, не принцессой, а маркизой, но счастья ей это не принесло. Однако об этом София вспоминать не любила.

Родители умерли полтора года назад. Их, как и многих других жителей Керессы, скосил черный мор, пронесшийся по стране. Они ушли так же, как и жили, – рука об руку, и София, опоздавшая на похороны, смогла только положить букет из роз – любимых цветов матери – на их общую могилу.