– И всё-таки подумай, Дерек. Ты не единственный, кто провалился в этом сезоне. Карма кармой, но, быть может, это ещё и знак?

– Почему ты это делаешь?

– Потому что не хочу, чтобы ты пропил весь свой потенциал… и чтобы однажды кое-кто обвинил меня в том, что я не сберёг ни его, ни… тебя.

– Уверяю, до меня ей нет никакого дела, – если бы было, она бы по-прежнему носила под сердцем моего ребёнка, но она, можно сказать, собственноручно убила его, когда подписала ему смертный приговор, а я даже не понял, что слова, обещавшие ещё детей, подразумевали появление ребёнка лишь в отдалённом будущем, но никак не в ближайшие семь месяцев. – Лично мне так точно нет.

– Ну как скажешь. Надеюсь, увидимся на тренировке.

Я сижу почти на самом верху трибуны, одетый в форму цвета золота с написанным фиолетовым тиснением названием команды на майке и толстовку с капюшоном, наброшенном на голову, и от нечего делать наблюдаю за традиционно проходящем в межсезонье отбором в группу поддержки, проходящем на паркете арены. До тренировки ещё вагон и маленькая тележка времени, но я уже на месте, потому что, находясь дома, либо снова начинаю предаваться тоске, либо нет-нет да и склоняюсь к тому, чтобы напиться, но я не дурак, способный разрушить то единственное, что у него ещё есть. Продолжительный разговор, клятвенные заверения и убедительный вид позволили мне восстановить, казалось, навсегда сожжённые мосты, и после длительного диалога с владельцем и его представителями с моей стороны будет невероятной глупостью сделать хоть что-то, что снова очернит меня, нарушит хотя бы один пункт подписанного контракта и приведёт к его немедленному разрыву. Я же здесь, чтобы остаться, а для этого мне ни в коем случае нельзя выходить за рамки правил и обязательств и в целом где бы то ни было представать в негативном свете. Но этого и не будет.

– Вынуждена вас предупредить, что, как бы многие из вас не были хороши и изумительны, в команду попадут только лучшие из лучших. Это лишь двадцать девушек, а все остальные смогут попытать счастья в следующем году, – тем временем говорит Кейт, капитан группы, как всегда требовательная, строгая и относящаяся к процедуре отбора предельно серьёзно, словно ей все сорок, а не каких-то там двадцать пять лет, и я склоняюсь вперед, чтобы лучше видеть то, что будет происходить внизу, когда движение слева переключает всё моё внимание на себя, и, повернув голову, я обнаруживаю Тимоти, который, хромая, спускается по лестнице ко мне.

Его коленный состав окружён лангеткой, выдающей полученную не так уж и давно серьёзную и потому ещё не вылеченную до конца травму, и я думаю, что, может, должен помочь ему преодолеть эти несколько ступенек, но он мой лучший друг, и кому, как не мне, знать, что он не потерпит снисхождения и жалости. Только понимание этого и удерживает меня от вставания, пока Тим устраивается рядом, но в остальном мне совершенно непонятно, что делать или говорить. Это первая наша встреча за долгое время, но будь она связана чисто с воссоединением друзей, мы бы, я думаю, крепко обнялись, а у нас же всё не так. Он ещё и мой партнёр по команде, и я подставил его наравне с остальными, когда ушёл и даже не нашёл в себе сил лично сообщить об этом, и с тех пор мы ни разу не общались. На самом деле я даже не пытался ни отправить сообщение, ни позвонить. Будучи уверенным, что меня либо просто проигнорируют, либо и вовсе пошлют куда подальше, я в одинаковой степени опасался и того, и другого. Теперь же былое проявление некой трусости не вызывает во мне ничего, кроме стыда и запоздалых угрызений совести. Поступив так во имя пресловутой любви, я лишь всё потерял, и только одному Богу известно, сколько времени уйдёт на то, чтобы снова стать своим.