– Что ж, тогда это, должно быть, наследственное, – горько усмехаюсь я, оставляя стакан у телевизора, и, чтобы хоть чем-то себя занять, подойдя к дивану, начинаю собирать с него подушку и простынь, а потом убираю их в выдвижной отсек для хранения.

– В каком это смысле?

– В том, что мне это прекрасно знакомо. Не переживай, ты не первый, кого в этой семье не пожелали поставить в известность. Хотя, о чём это я? Я уже не её часть.

– И как мне следует это понимать?

– Тебе совсем ничего не сказали?

– Что именно?

Ну просто браво. Это надо же. Нет, я знаю, что они никогда не были сильно близки, но это… Ну, она точно самая последняя дрянь. Поставить меня в такое положение… Впрочем, даже не будь он мне бывшим тренером и тестем, я никого не обязан щадить и прикрывать. Думала поступить милосердно и сберечь отцовское сердце от стопроцентного потрясения? Что ж, в таком случае было бы правильнее и честнее рассказать всё самой, а не хранить молчание ещё целый месяц после моего возвращения в Лос-Анджелес в глупом ожидании непонятно чего. Не нашлось храбрости и моральных сил, даже когда всё уже приобрело законный характер? Ну тогда получай.

– Мы… мы развелись, Джейсон.

– Что? – он тут же вскакивает на ноги, возможно, собираясь схватить меня за грудки во имя своей дочери и вытрясти из моего тела весь этот бред, и я бы этого хотел, принять удар на себя, чтобы заодно и её забыть, но всё это правда, а не чушь, и, наверняка видя истину в моих глазах, Джейсон обессиленно опускается обратно и на некоторое время закрывает лицо руками, чтобы хотя бы ненадолго отгородиться от мира, в котором я его только что прилично и жестоко огорошил реальным положением вещей, которое мне и не снилось. Но сказка оказалась недолгой. А ведь у нас была такая свадьба… Теперь же остались лишь воспоминания и отныне трудные с точки зрения их просмотра фото.

– Тебе принести воды? – не хочу, чтобы с ним что-то случилось по моей вине. Сердечный приступ или ещё что похуже. Насколько я знаю, у него нет проблем со здоровьем, но в случае чего мне себя ни за что не простить.

– Нет. Просто рассказывай, почему.

– Как-то само собой получилось… – по независящим от людей причинам и без их решения такие вещи, ясное дело, не происходят, ведь это не природные катаклизмы, события и явления, но что мне говорить? Я и не представлял, что настанет день, когда придётся отдуваться и за себя, и за человека, ставшего с недавних пор чужим. Это как минимум несправедливо, а как максимум преступно, будто месть наконец стала достаточно холодной, чтобы преподнести её на блюдечке с золотой каёмочкой, но раз так, то с какой стати я должен увиливать и прибегать к обобщающим выражениям, избегая конкретики и разговора по существу?

– У тебя никогда и ничего не происходит само по себе, Дерек. Думаешь, если у вас когда-либо всё именно так якобы и зародилось, я в это поверил? Такие, как ты, просто так не меняются… – он прав, я не стал другим в мгновение ока и долго был не уверен в себе, в том, что могу признать платоническую нужду в одной единственной женщине и хранить ей плотскую верность, а не цепляться взглядом за каждую юбку, и лукавить тут ни к чему. В одночасье ничто не становится иным. – Но ты изменился и, как мне кажется, не пустил бы это под откос, а значит… Значит, это… это она…

– Не надо, Джейсон, – звучащие обвинительно слова неспроста даются ему тяжело, ведь относятся они к собственному ребёнку, за которого любые родители должны стоять горой и всегда оставаться на его стороне, и, не реально бессердечный и не желающий быть разрушающим семейные узы звеном, я испытываю угрызения совести, что позволил этому разговору развиваться, – правда, хватит.