Итак, «милые мальчики и отважные рыцари, достойные быть увековеченными в новых романах» (по выражению Якова I) отправились в путь в сопровождении лорда Коттингтона, секретаря принца, и Портера, хотя первый, который хорошо знал испанцев, был категорически против этого путешествия.

Через две недели, продвигаясь в среднем со скоростью шестьдесят миль в день через Францию и по ухабистым тропам Испании, маленький отряд уже был в дне пути от Мадрида. Вне себя от нетерпения, Карл пришпорил свою лощадь и, бросив свою свиту, вместе с Бекингемом поскакал вперёд.

Когда человек с саквояжем, назвавшийся Томасом Смитом, сбросил плащ и шляпу, Бристоль с удивлением узнал в нём красивого и наглого Джорджа Вильерса, герцога Бекингема. Однако, услышав, что принц Уэльский под именем Джона Смита ожидает на другой стороне тёмной улицы, посол пришёл в ужас. Присутствие наследника английского престола не могло быть скрыто в течение многих часов от сплетников Мадрида, поскольку курьеры из Парижа, где его узнали, следовали за ним по пятам. По мнению лорда, безоговорочно отдать такого человека, как принц Карл, в руки испанцев, которые, могли бы потребовать любые условия в качестве платы за его безопасное возвращение, было чистейшим безумием.

О подробностях визита Карла и Бекингема мы узнаём от английского писателя того времени Джеймса Хауэлла, который находился в Мадриде по делам, касающимся корабельных грузов:

– Милорд Бристоль в некотором изумлении отвёл его (то есть принца) в свои покои, где он немедленно потребовал перо и чернила и той же ночью отправил почту в Англию, чтобы сообщить Его Величеству, что менее чем за шестнадцать дней он благополучно прибыл ко двору Испании.

После серьёзного обсуждения в кабинете посла было решено немедленно послать за Гондомаром, у которого, как хорошо знал Бекингем, прибытие принца Уэльского не вызовет удивления. Было уже больше девяти часов вечера, когда тот вошёл в «дом с семью трубами», полный ликования по поводу успеха своей хитрой дипломатии, и вскоре после того уже оказался во дворце у дверей комнаты Оливареса, горя желанием первым сообщить фавориту о великом событии. Граф-герцог как раз ужинал, когда обычно сдержанный Гондомар, буквально, ворвался в его покои. Подняв глаза, Оливарес с удивлением произнёс:

– А, граф! Что привело Вас сюда в такой час? Вы выглядите таким весёлым, как будто у Вас в Мадриде сам король Англии.

– Если у нас нет короля, – усмехнулся Гондомар, – то у нас есть то, что ему не уступает, – принц Уэльский.

Тем не менее, фаворит был далёк от того, чтобы разделить восторг бывшего посла. Для него это известие означало беспокойство, опасность и затраты, ибо принца нужно было не только развлекать, но и каким-то образом избавиться от него, не женив на инфанте, и, по возможности, обойтись без войны с Англией. Граф-герцог поспешил с новостью в покои короля, и Филипп IV был ошеломлён не меньше своего первого министра, поскольку, несмотря на свой юный возраст, он полностью осознавал серьёзность ситуации. Тем не менее, в него уже успели вселить уверенность в том, что он является орудием Неба, предназначенным для восстановления главенства Испании над объединённым христианским миром. Когда Оливарес изложил ему все трудности, связанные с неожиданным появлением Карла Стюарта, Филипп IV встал и, приблизившись к тому месту, где в изголовье его кровати висело распятие, поцеловал ноги Христа со следующими словами:

– О, Господи! Я клянусь Тебе распятым человеком и Богом, которому я поклоняюсь в Тебе, и на чьих стопах я скрепляю это обещание своими устами, что даже появление этого принца будет бессильно заставить меня уступить хотя бы в одном пункте в вопросе католической религии, не соответствующим тому, что Твой Викарий римский понтифик сможет одобрить, но даже если я потеряю все царства, которыми владею, по Твоей милости я не уступлю ни на йоту.