– А в чём же тогда? – удивился Михаил Дмитриевич.

– Всё дело в Андрее, – развёл руками учёный. – Он и причина произошедшего, и следствие, и результат.

– В смысле? – не понял Смирнов, уставившись на Синицына.

– Ну… мне трудно сразу всё объяснить, не вдаваясь в детали, – протянул тот. – Для неподготовленного слушателя это сложно.

– А вы по-простому попробуйте. По-крестьянски, как для колхозников.

– Хм, для колхозников, – усмехнулся завлаб, трогая себя за ухо. – Хорошо. Тогда мы сейчас вот как поступим.

Открыв портфель, он вытащил оттуда бумажный лист, положил на стол и пристально посмотрел на Смирнова.

– Знаете, мне после того случая каждую ночь снятся какие-то странные сны. Словно я помолодел лет на тридцать и снова учусь в институте. Причём, всё, абсолютно всё, выглядит настолько ярким, будто это происходит на самом деле. А вчера приснилось ещё кое-что. Такое, что не смог удержаться и записал поутру всё, что приснилось. Основные, так сказать, тезисы. Вот, почитайте.

Синицын подтолкнул к собеседнику листок с напечатанным на принтере текстом и чуть виновато продолжил:

– Только не судите, пожалуйста, строго. У меня просто… эмм… есть одно хобби. Когда минутка свободная выдаётся, графоманствую понемногу. Сочиняю рассказики всякие, фантазии, мистику. Ну, в общем, и тут что-то вроде эссе наваял, типа, для души, под Стивена Хокинга22. Думал, так будет понятнее и живее, плюс какая-никакая, а тренировка.

Смущённо пожав плечами, он указал на лежащий перед собой лист.

Михаил Дмитриевич в ответ лишь хмыкнул и, взяв в руки «типа эссе», углубился в чтение.

* * *

«Подросток был ещё достаточно юным. Что значит какой-то десяток миллиардов оборотов маленькой зелёно-голубой планеты вокруг жёлтого карлика, затерянного на краю огромного скопления звёзд? Молодости присущ максимализм, и жизнь кажется бесконечной. Наступит ли конец всему или стрела времени будет вечно лететь сквозь пространство? Так ли это важно, когда знаешь, что триллионы твоих будущих реинкарнаций спят, закуклившись в коконах сингулярности. Они спят и видят сны, навеянные близостью друг друга и ощущением великой цели своего существования. Сталкиваясь между собой, они ощущают радость и симпатию, отвращение и ненависть, боль и гнев, великое счастье и странную тоску. Ощущают, но не осознают, ведь они ещё не родились.

…Своё рождение подросток помнил неплохо. Сначала возникло пространство. Вверх-вниз, вперёд-назад, влево-вправо: эти понятия были естественны для появившейся сущности. Однако пространство оказалось пустым. Можно было смотреть в любую сторону, переворачиваться в своей незримой колыбели, но суть от этого не менялась. Гораздо позже «разумные» назовут подобную ситуацию «инвариантностью пространственной чётности».

Это было скучно. И тогда ребёнок заполнил пространство структурой. Так появился вакуум. В каждой его необозримо малой точке рождались пары игрушек, возникали «мосты» и «кротовые норы» сложных конфигураций. Игрушки путешествовали по их поверхности, сталкивались друг с другом, соединяясь в ослепительной вспышке или разбегаясь в разные стороны. Каждая игрушка имела своего зеркального собрата. «Разумные» и этому нашли впоследствии объяснение в виде «закона о сохранении комбинированной чётности» или «СР-симметрии».

Впрочем, простые игры с кубиками любому ребёнку быстро надоедают. Исчезающие и появляющиеся частицы не помнили своё прошлое и не видели будущего, они жили лишь здесь и сейчас. В итоге ребёнок просто смахнул с незримого стола часть кубиков, оставив при этом их отражения. Симметрия нарушилась. Зато появилось время, и… детство кончилось.