– Коньячку, Ирочка? – повторил своё предложение Гамаюнов, поставив в угол гитару, и взял бутылку. Раскрыл коробку конфет, лежавшую на столе.

– Знаешь, чьи конфеты? Лазаря Лазаревича!

– Отстань, – в раздражении отмахнулась Ирочка, – вам, я вижу, очень здесь весело!

– Нам невесело, – возразила Прялкина, – нам тревожно! Виктор Васильевич от большой тревоги за нашу Ирочку вытащил из стола коньяк, который ему подарил директор Ашана. Ты представляешь, Ирочка, сколько стоит этот коньяк? Он стоит недорого по сравнению с коньяками, которые пила я, когда танцевала гораздо лучше, но этот милый напиток…

– Прялкину понесло! – вмешалась Лариса, – дайте ей в рыло, Виктор Васильевич. Если её не остановить, то Леночка снимет свои очочки, которые ей совсем не идут, и сослепу угодит в огромные неприятности!

Прялкина заржала, изящно пуская дым к потолку. Ленка громко выругала Ларису матом. Та рассмеялась. Милый напиток их уровнял. Но его остатки Виктор Васильевич выпил единолично, так как их было только на одну рюмку. Потом сказал:

– Ну вас к чёрту, бабы! Дело серьёзное, даже очень. Ленка, ты можешь объяснить внятно, за каким хреном ты его потащила к этой Капустиной?

– Виктор Васильевич, вам коньяк пить нельзя! – заорала Ленка, – я вам сто раз объясняла, что под наркозом эта девчонка рассказывала про ад – так складно и красочно, что у Прялкиной скальпель из рук вываливался! Так, Прялкина?

– Очень складно и очень красочно, – подтвердила Прялкина, – только я и слушать не стала бы эту хрень, если бы она вдруг не назвала меня по фамилии – но не Прялкиной, а Ткачёвой! Эту фамилию я сменила ещё лет десять назад, а с этой Капустиной никогда прежде не встречалась. В субботу я спросила её: «Откуда ты знаешь мою фамилию?». У неё глаза полезли на лоб: «Фамилию? Знаю? Я?». Короче, она наяву ни черта не знает, а во сне знает всё, и даже про ад. Должно быть, она меня там увидела через много лет, и я там была под старой фамилией. То есть, буду! Неудивительно – я под ней до фига грешила!

– Короче, всё друг с другом перемешалось, – вывела резюме Ирина Евгеньевна, – подвал с адом, прошлое с будущим, проституция с хирургией, ром – с коньяком. Гремучая смесь. Надо сменить тему. Витенька, так куда Наташа с Дуняшей летом решили ехать – в Грецию или в Чехию?

Но идея переменить тему разговора не прокатила. Всем, включая и самого Виктора Васильевича, было глубоко наплевать, куда собираются его дочки – в Грецию, в Чехию или к чёрту на именины. Синие глаза Прялкиной грозно вспыхнули, как у кошки.

– При чём здесь ром? – холодно спросила она, погасив окурок.

– Ну, как при чём, моя золотая? Разве конфеты, которыми вы закусывали коньяк, не с ромовым наполнением? Нет? С ликёрчиком?

– Прялкина ни одной конфеты не сожрала, – вступилась за Прялкину с большим жаром её подруга Лариса, – две операционщицы лично мне подтвердили насчёт фамилии! Сами слышали. Допускаю другое. Прялкина лет пятнадцать назад могла быть знакома с этой Капустиной, но забыла её совсем, а та на каком-то очень глубоком уровне подсознания под наркозом Прялкину вспомнила!

– Невозможно, – замотала головой Прялкина, – у меня такая память на голоса, лица и фамилии, что подобное просто исключено!

На лице Ларисы выразилось сомнение.

– Леночка, продолжай, – сказал Гамаюнов, ставя под стол бутылку. Ленка продолжила:

– Я, короче, спросила эту Капустину, не была ли она в аду. Она прифигела, и мне пришлось объяснить, почему я спрашиваю. Тогда она вдруг засомневалась, взяла айфон и включила запись…

– Запись? – подняла бровь Ирина Евгеньевна, – что за запись?