– Может, это прогон? Какой менту интерес? Заработать решил?

– Да нет. Живет он правильно. Дело в Гасане. Черноухий хочет в город дурь пустить по зеленой, он знает, что ты не согласишься, и через мусоров убрать тебя хочет, а так как надежды на них мало, он стрелком подстраховался. Этому, который к Рукомойнику приходил, старшие поручили закрыть тебя по беспределу, но по беспределу он не работает. Тяги гуляют, что мент этот давно уже Гасаном интересуется, да не по зубам…

– Как трогательно – совпадение интересов… Ну и что обо всем этом общество думает?

Присутствующие выжидающе затихли: кто-то потянулся за сигаретой, кто-то начал разливать по рюмкам. Молчание нарушил Колыма, смотрящий за теперь уже подпольным игорным бизнесом:

– А что общество? Мы давно все решили – нам наркота здесь ни к чему и, вообще, пора бы зверятам их место показать, а?

Многие одобрительно закивали, но слово брать больше никто не спешил. Игорь взял инициативу на себя и, подмигнув Прохору, мол, так надо, культурно выпроводил гостей под предлогом позднего времени. Когда они разошлись, Скориков сообщил Беломорскому то, что не хотел говорить при всех:

– Мент этот встретиться с тобой хочет в любом удобном для тебя месте.

– Негоже мне с цветными хороводы водить, но выслушать его стоит. Тут посредник нужен. Как там, кстати, Кузьма поживает, небось, в полковниках уже?

– Ты про участкового из Второго поселка, которого туда из горугро сослали за то, что он вам со Сварщиком помочь пытался?

– Участкового?! А кто вкозлил[35], что он помогал?

– Да нашлись добрые люди… Как Воркута откинулся – Кузьму сразу и сослали. Может, конечно, совпадение, да это неважно уже. Не поможет он…

– А если я лично попрошу?

– Нет, Прохор. Не в себе Кузьма. Его по инвалидности списали.

– А что случилось-то?

– Ты помнишь авиаремонтный?

– В этом самом закрытом поселке номер два? Помню. Мы там как-то цветмет у прапоров брали.

– Так вот, несколько лет назад народ во Втором с ума сходить начал: нормальные работоспособные мужики от сорока до пятидесяти лет стали счеты с жизнью сводить. Прямо эпидемия суицидная… За год около сорока человек схоронили…

– Да ладно?! Там население-το всего душ пятьсот! А из-за чего? С голодухи, что ли?

– Да нет! Местные всегда при работе были, что касается денег, жили припеваючи и снабжение на уровне. Глюки народ начал ловить со страшной силой, причем все на одну тему: к каждому из покончивших с собой до этого либо человек незнакомый приходил, либо внутренний голос какой-то и насчет освобождения втирал. Ну, типа, идет мужик по лесу за грибами, откуда ни возьмись ему навстречу или бабка в черной одежде, или дядька в белом и давай зубы заговаривать: «Ты неправильно живешь, человек должен быть свободным от всего, освободи себя, откажись от мирской суеты!» В общем, с таким уклоном, типа, душа должна быть свободна от тела, понимаешь?

– И чего?

– Поначалу думали, сектанты какие-то агитируют, но поселок ведь закрытый! Туда без пропуска за двадцать верст не подпустят. Кузьма, недаром бывший опер, у населения в уважухе, народ поднял, и они облавы в лесу стали устраивать. Якобы даже стреляли в какого-то пришлого, а он в ответ засмеялся и ушел на болота. Причем не ушел, а, типа, над землей невысоко так пролетел.

– Чертовщина какая-то!

– Вот и местные решили, что дело нечисто, – монахов из скита привезли целый микроавтобус, те все вокруг освятили, да не помогло. Мужики хоть и не из пугливых, а в лес ходить перестали. Тут внутренние голоса дали себя знать. Первым Аристарх – Кузьмы помощник – удавился. Жена приходит с работы, аон в сенях на ремне милицейском ногами качает и улыбается – счастливый, главное, такой. Кузьма давай его бабу трепать, мол, как довела мужика? А она: «Да я уходила, он под рюмочку с горячим обедом футбол смотрел».