…Вот и все, что касается её неудачной вербовки, которая состоялась в Голландии, в последнюю пятницу февраля пятнадцатого года.

Здесь, в Голландии, её навсегда запомнили часто прогуливающейся вдоль внешних каналов. Она любила наблюдать за детьми, сидя у края игровой площадки.

Её узнавали, благодаря печенью «Мата Хари» с её портретом на роскошных коробках. Некоторые даже видели её танцующей: состоялись четыре спектакля в королевском театре и было несколько одобрительных отзывов на её «Восемь каприсов в желтых покрывалах».

Но в конце концов все стало ясно. Здесь у неё не было ничего, что могло бы стать смыслом жизни.

«Гаага – мое чистилище, – писала Мата Хари. – Они терпят меня, но не принимают. Здесь мне так плохо, и это следовало ожидать».

Вначале она проводила время в Мауритцхузе и других музеях поменьше, пианино давало некоторое утешение по вечерам, и она часами играла, слушала звуки. Но потом все чаще просиживала целые дни в своем плетеном кресле среди садовых папоротников в каком-то оцепенении, погрузившись в грезы, воспоминания о Париже, где она была счастлива.

Если бы только она могла жить, как другие одинокие женщины. Вязать кисеты, теплые носки для красного креста. Но нет, душа её рвалась на сцену и рядом не оказалось того, кто смог бы удержать, остановить её.

Ремонт в её доме так никогда и не закончился. Мебель одели в чехлы. Сад, будто чувствуя её надвигающийся отъезд, погиб от поздних заморозков.

Париж был тяжко болен: шпиономания – серьезная форма умственного расстройства пылких патриотов.

Условия игры переменились, и символика женских образов была переосмыслена. Женщина-мать, гражданка, патриотка, соратница, стала символом национального сопротивления, но для неё требовалась яркая антитеза. Иностранка с неясным прошлым, космополитка без роду без племени, интриганка, отказавшаяся от супружеских, материнских обязанностей ради достижения каких-то своих тайных целей, гастролерша, свободно пересекающая границы. Мата Хари идеально отвечала этому стереотипу. Но, в то время, когда сотни актрис, танцовщиц, известных куртизанок бежали, спасая свою жизнь в нейтральные страны, она возвращалась в Париж.

Ей было тридцать девять лет. Срок её сценической жизни неумолимо подходил к концу. Она хотела танцевать. Вернуть жизнь, имеющую цель и смысл.

Черная Дурга – богиня страсти. Яванцы изображают её в виде прекрасной бабочки, летящей на огонь. Так летела Мата Хари в город своей любви.

Её не остановило и ужасное предзнаменование. В Англии при пересадке в порту Фалмут её приняли за немецкую шпионку Клару Бенедикс и продержали в тюрьме тридцать часов до выяснения обстоятельств. Она подарила надзирательнице маленькую стеклянную собачку и продолжила свой путь. Она все еще играла Саломею, словно забыв ужасный финал её истории: «И бросились воины, и сдвинули щиты, и раздавили Саломею – царевну иудейскую»[11].

К тому времени, когда Мата Хари приехала в Париж и добралась наконец до Гранд Отеля на бульваре Капуцинов, за ней уже следили. Фиксировались все её встречи, письма, телефонные звонки. Отдел разведки и контрразведки Франции тщательно выстраивал теорию её виновности. А она была виновна!

Париж мерз и голодал, а в её апартаментах было уютно и тепло. Её комнаты утопали в цветах, стоивших баснословных денег. Еще до вой ны одним из жгучих вопросов сезона всегда был вопрос, кого изберет своим любовником Мата Хари? Кому из тех, кто робко целует её руку, она позволит дарить ей брильянты, меха, особняки? И теперь она спала на роскошных шелковых простынях, украшенных искусно вышитой буквой «Х». И глядя на эту букву бедный Аншиль ван Хуккер судорожно думал только об одном: