После пирогов мама снова отправилась на кухню, а мы с братом убрали посуду и ушли в нашу комнату. Гордей перекроил ее на свой вкус, переменил обои, снял мои плакаты и разбросал повсюду свои вещи, но когда сюда входил я, она снова становилась нашей. Некоторые мои книги, коллекция машинок по полкам – все, что осталось прежним. Да еще увлечение русским роком, преданное ему в наследство от меня.

Я повалился на любимый диван, и ощутил тихое счастье. Я – дома! Как хорошо, Боже мой, как спокойно! Гордей растянулся рядом, и принялся очень серьезно и беспокойно делиться своими важными делами и открытиями, самыми главными в 15 лет. Он ведал мне свои мысли и переживания, а я тихо улыбался, узнавая себя. Все то же. Разве что в любви он куда более удачлив. Но честное мальчишеское сердце озадачивает то, что как ему кажется, Лера любит его больше, чем он ее. Он считал это несправедливым, ведь выходит, что она получает от него меньше, чем отдает сама. Святая простота, будь счастлив, что ты не одинок в своей любви, и тебя не терзают равнодушием! Бываешь в грязных подвалах, поддаваясь искушению «блатной жизни», и беспокоишься о справедливости любви! Так пусть же тебя всегда любят те, кого любишь ты! Что может быть важнее?!

Вечером мы пошли гулять вместе. Просто бродили по улицам и болтали о том – о сем. Потом отправились на площадь Ленина, где как всегда, шаталась молодежь. Потолкавшись там, то и дело натыкаясь на знакомых. Я встретил одноклассников, они сразу предложили мне водяры, я – отказываться, они – настаивать. Совсем не хотелось, но пришлось. Гордей побежал звонить подружке, и скоро вернулся расстроенный и злой. На все мои вопросы только отмахивался: «Потом скажу!» Компашка стала и ему совать рюмочку, но я бы ни за что не позволил! Не хватало еще такому салаге водки! Я, конечно, не так наивен, чтобы думать, будто он не пьет без меня, но чем меньше – тем лучше! Чуть погодя я позволили-таки ему стопарик, упрямо считая, что и этого много. Не будь я уже слегка «того», я бы постеснялся категоричности. Себе я позволял и напиваться «в полный вперед», и накуриваться до одури, и шататься по подвалам до рассвета. Но Гордею незачем ходить по моей кривой дороженьке, он успеет наделать и своих ошибок!

Пошатавшись с приятелями по площади, посидев в лесочке, проболтав обо всем, о чем можно, я решил, что братцу пора домой, и стал намекать ему на это. Но у него был такой неспокойный, расстроенный вид, что я не решился настаивать. Явно с Лерой разговор вышел не из приятных.

Становилось все скучнее, тем самым еще раз доказывая, что в компании больше трех человек хорошо только первые полчаса. Потом она превращается в кучку людей без общего интереса. Дух компании исчезает. Я решил, что пора уходить. Кое-как отделавшись от них всех, мы с братом пошли домой. Сначала молчали и курили, потом Гордей тихо начал:

– Слав…

– Да?

Я уже знал, что он скажет, и что отвечу я.

– Я тебе сказать хотел… Ну, если тебе еще надо, насчет Лерки.

– Конечно, говори! Ругалась, да? – посочувствовал я.

– Да не то чтоб ругалась, она обиделась, что я ее на тебя променял! А ведь и правда так, видишь какая жертва! – невесело улыбнулся он. – Она ведь хотела, чтоб мы гулять пошли, ну там на дискач, и еще там… а я ей звоню и говорю, что ты приехал, и я с тобой гулять иду.

– А раньше бы предупредил девчонку, знал же.

– Ну, это еще неточно, я думал, ты с друзьями, а я к ней. Теперь че, я думал, она поймет, как человек. Эх, девчонки! – вздохнул он, а я едва не рассмеялся. Много он понимает в девчонках! Да и я тоже.

– Они такие! То даже на гадость глаза закроет, а то на мелочи крысятся!