– Ты однако специалист! – изумленно заметила моя собеседница.

Я пожала плечами.

– Просто у меня хорошая память. И я специально интересовалась этим именем когда-то, только и всего.

– Вообще-то это не имеет особенного значения. Просто иногда мне становится интересно, почему родители меня так назвали. Наверное, у них было хорошее чувство юмора или черт знает что там еще. «Сострадание», хм… это больше похоже на желчный сарказм, чем на иронию.

– Почему ты так говоришь?

Элеонора помедлила с ответом.

– Я бастард, незаконнорожденная дочь неизвестных родителей. Человек, с рождения обреченный на одиночество, – она мило улыбнулась и сделала паузу. – Этот замок не достался мне по наследству, он был построен по моим собственным чертежам что-то около пятидесяти лет назад…

Я поперхнулась хрустящей булочкой.

– Сколько?!

– Около пятидесяти лет… Почему ты удивляешься? – она вопросительно подняла брови. – Даже у внебрачных отпрысков Домов проблем с возрастом и продолжительностью жизни обычно не возникает. Живем мы довольно долго, если не умираем перед этим насильственной смертью, конечно.

Я машинально кивнула.

– Что за Дома?

Подумав немного, я задала и второй вопрос.

– Ты ведь ждала меня, не так ли? Тебе было известно о нашей встрече заранее?

– Да, я знала. Мои родители, кем бы они ни были, были столь любезны, что передали мне способность предугадывать будущее и видеть невидимое. Далеко не все, конечно же. В этом смысле меня можно назвать лишь чуть менее слепой, чем все остальные, – она улыбнулась. – И я действительно рада твоему появлению в стенах этого замка, Анна Гольц. Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь на правах гостя и друга, твои пожелания будут выполняться немедленно, ты можешь свободно посещать все помещения и хранилища замка, от библиотеки до конюшни. По моим предположениям, тебя должна очень заинтересовать первая, ты найдешь там много интересного для себя. Но не мне за тебя решать.

Не найдя других слов, я сумела только беспомощно промямлить:

– Но откуда такой альтруизм, ведь ты же меня совсем не знаешь…

На мгновение глаза Элеоноры слегка затуманились.

– Я всего лишь исполняю одно давнее, очень давнее обещание. Тот, кому оно было дано, не испытывает в нем ни малейшей необходимости, а тебе, Анна Гольц, моя помощь нужна. К тому же у меня есть еще и некоторые личные причины, о которых я пока не скажу… Мне кажется, ты устала, вымокла и проголодалась, добираясь до этого дома. Не желаешь ли переодеться и нормально поесть?

Я склонила голову в знак согласия.

– Я одолжу тебе несколько платьев, надеюсь, они придутся тебе по вкусу, а позже, если захочешь, сможешь переодеться в свою одежду обратно… Пойдем, я отвела тебе угловую комнату, она недалеко от моей спальни, так что в случае необходимости ты сможешь найти меня без промедления. Прислуживать тебе будет один из старших пажей, ты его уже видела. Надеюсь, тебя все устраивает?

Ошеломленная всем этим гостеприимством, я встала.

– Даже более чем. Спасибо… Единственное, что я хочу заметить: не надо пажей. Я вполне справлюсь и без прислуги.

5.

Так я нашла приют в доме Элеоноры, получила возможность хоть немного залечить душевные раны и, отринув сны, снова броситься в кипящее озеро яви. Это было невыносимо, почти невероятно больно, и, тем не менее, это был единственный достойный выход. Да и единственно возможный, наверное, если на то пошло…

Господи, что я, и что я тут делаю? Чем я так провинилась перед небом, что ты заставляешь меня страдать так, что каждый вздох становится мучительным глотком теплой соленой крови, обжигающей мои легкие? Пусть назовут это пафосом, пусть имя мое смешают с грязью, все мои дела и поступки извратят и назовут ложью и саму память обо мне предадут позорному забвению, все это будет только воплем истерзанной души моей, не нашедшей, не сумевшей найти покоя…