Почти никто и не обращает внимания, не замечает, не вдумывается в то, что же такое сказал император. А тот, кто смекает, не становится буквоедом и не долго раздумывает над тем, кого или что август имел в виду под овцой.
*****
Словно по цепочке приходят в движение голодные и озлобленные северяне – горячая, не в пример южной, кровь бурлит в дикарях.
«Чтоб два раза не вставать, заодно погромим и этих», – думает во сне Филипп.
И даёт жару варварам. Их горячая кровь стынет в жилах.
Разгромлены у Рейна и бегут на другой берег робкие германцы: река, впадающая в Северное море, – это естественный рубеж между Римом и европейской Варварией.
– А собственно, кто это? Что за племя? – спрашивает Филипп. – Кого мы нынче разбили наголову?
– То ли готов, то ли квадов…
– Таки я не ошибся: это германцы?
– Так точно!
– Тогда будем считать, что разгромили и готов, и квадов, и всех к ним примкнувших!
– Так точно! Всех, иже с ними!
– Значит, я теперь Германский Величайший! Готовьте Эдикт и сообщите об этом событии моим соправителю и соправительнице, а также в римский Сенат! Сенаторы меня всегда поддержат, среди них у меня вечное квалифицированное большинство.
Внезапно император слышит из эфира возражение, которое произносится не вслух, а мысленно:
«Там у тебя большинство не квалифицированное, а стопроцентное… до первой кочки, о которую споткнёшься!»
«Стопроцентное – это тоже квалифицированное!» – приводит свой мысленный довод Филипп, на что получает из эфира прямо в лоб:
«Стопроцентное – это не квалифицированное, а… стопроцентное!»
Настоящая пикировка. Поскольку Филипп не находится, что подумать в ответ или в отместку, то и перепалка прекращается, умирает сама собой, а у августа так и не получается вычислить, кто же мысленно с ним так рьяно спорил.
Мифы прошлого
«Чем пытаться рассуждать
С важным видом мудреца,
Лучше в много раз,
Отхлебнув глоток вина,
Уронить слезу спьяна!.. »
Отомо Табито
Филипп спит и грезит.
…В грёзах ему вспоминается, как в амфитеатре Флавиев гид-экскурсовод лоббировал римскую богему: режиссёров, актёров, музыкантов, художников, писателей и поэтов, способных сплочённой командой единомышленников встраиваться в любую систему и выстраиваться в разные конфигурации, включая спаянную театральную труппу – гибкие позвоночники, скованные одной цепью, связанные одной целью. Посредством экскурсоводовых уст то ли настырная, то ли навязчивая, то ли целеустремлённая богема на расстоянии уверяла его, что театр начинается с вешалки и что прежде в Колизее проводились не только кровавые разборки и увеселения, но и костюмированные представления, мифологические и драматические спектакли.
«Эврика! – рефлексирует во сне Филипп, словно он Архимед. – Вот где пришлось бы кстати их деловое предложение о ремейке… нет, не о ремейке, а о реконструкции на арене… на сцене Колизея серии знаменательных сражений с карпами, готами, квадами и с теми, кто к ним примкнул. Вот какую постановку вместо мира с Персией, тьфу на него, эти единомышленники могли бы вскоре сорганизовать и изобразить! Эх, неспроста они ко мне заявлялись, пусть и рано. Нет, не рано! Это был Божественный знак! Сигнал свыше! Само провидение! Вот вернусь в Рим и призову к себе гида-экскурсовода, пускай отыщет весь творческий коллектив и приведёт его ко мне. Я поставлю ребяткам задачу устроить такое театральное зрелище, какого доселе не видывал Рим! Средств на него не пожалею!»
И тут августа осеняет, что… не догнать ему бешеной тройки: гид-экскурсовод отправлен на плаху и связующая нить с этой частью богемы оборвана безвозвратно – император ведь даже ни разу не видел этих богемных ребят в лицо, а лишь слышал о них из уст того, кто сам нынче – лишь кучка гнилого праха.