– Я никому ничего не скажу, клянусь! Уходите отсюда! – срывающимся голосом взмолился Джеймс. – Только не вызывай своих демонов!

– Демонов? Ты что-то видел, Джеймс? – Лия переглянулась с Кэтрин. Если здесь находился кто-то ещё, то теперь его точно нет.

– Я ничего не видел, но я чувствовал что-то ужасное… – Джеймс хлюпнул носом.

Девушки поспешили уйти.

Он ещё долго не мог успокоиться и, наконец, взял себя в руки. Обессиленный и заторможенный, Джеймс пошёл в ванную, где несколько минут умывался холодной водой и долго смотрел на себя в зеркало. Да уж, видок, как из психушки. Девчонка права, никому нельзя говорить о том, что случилось сегодня.

“Да пошли они в задницу, юные ломаки! Дадут, не дадут, определиться не могут! Лучше зрелых трахать, они хоть не выламываются, им лишь бы вставил кто… Блин, круто у меня башню сорвало… С чего бы? Неужто и впрямь из-за той бабы?”

Джеймс вспомнил утреннюю встречу с женщиной лет сорока. Лицо у неё было молодое, длинные прямые волосы белые, словно седые. Она прошла по улице мимо него, схватила за руку повыше локтя и, глядя на него своими выпуклыми, будто бесцветными глазами, прошептала что-то, чего он не расслышал. Ему показалось, что его сознание провалилось в омут сна и тут же вынырнуло. Очнулся и понял, что женщины уже нет рядом. У него до самого обеда болела голова и слегка мутило. А вечером пришла Эмили…

“Какая мерзость – взрослый мужик сопли по лицу размазывает! Фу, тянет же Лию на всяких подонков”, – вспомнив красную, зарёванную физиономию Джеймса, Кэтрин поморщилась и обратилась к подруге:

– Переночуешь у меня. Я позвоню твоей матери и предупрежу, чтобы она не ждала тебя сегодня.

– Спасибо, Кэтрин, что бы я без тебя делала? – благодарно улыбнулась Лия.

– Надеюсь, это послужит тебе уроком.

Предоставив в распоряжение Лии диван в зале, Кэтрин пошла в спальню и прилегла на кровать, но сон не шёл к ней. Она ворочалась с боку на бок, вспоминая, как познакомилась с Лией и Эшли.

После смерти родителей Кэтрин отправили в приют, родственников у неё не было. В приюте она жила до совершеннолетия, потом перебралась в квартиру, которую купила после того, как продала дом родителей, доставшийся ей в наследство.

За это время не нашлось желающих удочерить её. Кэтрин не расстроилась такому раскладу. Ей было безразлично, жить ли ей в приюте или с кем-нибудь из взрослых.

В приюте у неё проснулась страсть к рисованию. Она рисовала монстров и чудовищ, драконов, демонов и разных мифических созданий. С годами в её рисунках появилось ещё больше деталей и леденящих душу подробностей. Ужасные существа часто снились ей, и она испытывала сильную тягу выплеснуть на бумагу увиденные образы.

В школе, как и в приюте, Кэтрин ни с кем не дружила, но и врагов у неё сначала тоже не было. В младших классах она пыталась подружиться с одноклассницами, но они не принимали её. Кэтрин была слишком уж серьёзной, замкнутой и диковатой, она много читала, любила ретро-фильмы и обладала склонностью к изучению иностранных языков, дающихся ей очень легко. Она вела спокойный и отстранённый образ жизни, однако мечтала найти подруг, которые поняли бы её загадочную душу и разделили её увлечения.

Всё же настал день, когда её покой был нарушен. В старших классах кто-то из заводил обратил внимание, что она не принимает участия в вечеринках и, видать, зазнаётся, раз не желает ни с кем общаться. Её медные волосы и зеленовато-карие глаза, пристрастие к тёмным тонам в одежде и происшествия, случавшиеся, когда она всегда оказывалась поблизости, также послужили поводом к тому, что её стали обзывать “ведьмой” или “чернокнижницей”.