Он бросил взгляд на корчившегося от боли Хиггинса, на щеках которого заиграл болезненный румянец, и ещё сильнее сжал пальцы:

– Ты там обделался что ли? Воняешь, словно наложил уже.

– Отпусти-и-и-и! – Шон чуть ли не выл. Кисть правой руки жгло, как огнём, он не сомневался, что Рихард сломал её. На ум пришло предположение: – Ты… ревнуешь Эшли ко мне?! Я давно порвал с ней! Мы встретились сегодня случайно, клянусь! Мне она не нужна, забирай её!

– Мне твоё разрешение точно не потребуется, – отпустив его, Рихард пнул его в грудь.

Шон кубарем откатился назад и упал спиной на лужайку неподалёку от асфальта. Прижимая к груди искалеченную кисть, он поднялся и, всхлипывая, в панике огляделся по сторонам. Рихарда нигде не было.

Эшли бежала до тех пор, пока не оказалась в старом парке. Дождь почти закончился, моросило. В парке было сыро и холодно, от земли поднимался обволакивающий туман. Сердце Эшли быстро колотилось в груди, она с трудом восстановила дыхание. Обратив взгляд на тёмные аллеи и резко очерченные во мраке ночи кроны деревьев, она в отчаянии прокричала:

– Если слышишь меня, приходи! Я так больше не могу!

Из её глаз градом покатились слезы. Не в силах сдерживать напряжение, она упала ничком и лежала, уткнувшись лицом в траву. Её слезы смешались с дождевыми каплями, она рыдала, жадно втягивая ртом влажный воздух. Эшли не чувствовала холода, хотя вымокла насквозь, одежда и волосы прилипали к коже. Она перевернулась на спину и посмотрела на ночное небо, твердя:

– Я хочу забыть всё, я больше не хочу любить его! Эта любовь приносит одни страдания, как и вся моя жизнь! Рихард, ты меня слышишь? Я готова уступить, только избавь меня от страданий и кошмаров, подари мне забвение!

Она ещё долго плакала, а когда слёз не осталось, закрыла глаза. Бессонница и нервный срыв истощили её, она не заметила, как забылась в крепком и коротком сне.

– Эшли!

Ей не хотелось просыпаться и возвращаться в этот мир, но голос настойчиво звал её, пробиваясь сквозь пелену расплывчатых неясных сновидений.

Эшли открыла глаза, едва ли понимая, где она и что с ней.

Она лежала на лавочке, рядом с ней сидел Рихард и что-то в его образе было не так. На нём была белая рубашка, чёрный жилет и брюки. Куда делся его любимый пиджак? Эшли скосила глаза – она была им накрыта.

– Почему твой пиджак сухой, ты разве не попал под дождь? – неожиданно для себя спросила она.

– Я должен выглядеть безукоризненно, – сверкнул глазами Рихард. – Вампир, дитя ночи, секс-символ и прочая муть, людям это нравится. Всегда крутой, всегда красивый... Не спрашивай. Знание того, как я его высушил, для тебя бесполезно, главное факт.

Убрав со лба прядь мокрых волос, Эшли села и спустила ноги вниз, сняла с плеч пиджак и протянула его Рихарду.

– Брось свои выкрутасы! – он не взял пиджак. – У тебя чересчур жалкий вид, причём жалкий настолько, что я проникся состраданием и, поверь мне, это бывает крайне редко, лет эдак в пятьдесят-шестьдесят. Заболеешь ещё.

– Какая разница, Рихард? – слабо улыбнулась Эшли и от её взгляда, принявшего неземную отрешённость, ему стало неловко. – Уже ведь неважно, заболею я или нет…

– Есть такое понятие, как здесь и сейчас! – отрезал он. – Чего ты носишься по городу? Я не устал, однако ж задолбался за тобой гоняться! То я считываю сигнал в районе площади, рядом с остановкой, то в парке…

– Какой сигнал? – спросила она, надев на себя пиджак, всё-таки ей было жутко холодно.

– Из-за метки. Благодаря ей, я без усилий читаю твои мысли и могу путешествовать по воспоминаниям, чем я и занимался две ночи подряд… Да, я каждую ночь был рядом, видел тебя, Кэтрин и дурацкие гирлянды из чеснока, – Рихард поднялся с лавки и встал перед ней, сложив руки на груди. – Я даже хотел разбудить вас и посмеяться над тем, что вы сделали. Кстати, Кэтрин такая верная и хорошая подруга, она почти не покидала тебя, это достойно уважения…