– Звони на телефон, – сказал спокойно.
Быстро набрав нужный номер, Виталик начал считать длинные гудки…
– Слушаю! – донеслось пьяное.
– Ты чего не открываешь?
– Кого?
– Дверь входную! – и в гневе треснул ладонью по мутному глазку.
– Секунду…
«Секунду» продолжалось чуть больше десяти минут. Виталик снова потянулся за телефоном, но дверь с мерзким скрипом провалилась внутрь квартиры. Явившийся им человек когда-то был Алексеем Друздем, их верным товарищем и хорошим другом, а сейчас на них пялилось помятое пугало, разбитое спиртным и дышащее ядерным перегаром.
– Ребятки! Привет! – Он полез обниматься.
Они не могли не поддаться сентиментальному порыву: обнявшись, похлопали друг друга по спинам. Зашли. Внутри, где на удивление сияло чистотой, если не считать разобранной кровати с голой женщиной, глотнули настоящего домашнего тепла. Девка не спала – была сильно пьяна. Отодрав голову от подушки, посмотрела на незваных гостей.
Пролепетала еле слышно:
– Маль… чи…
Лёха стоял, покачиваясь, и громко глотал минералку из пластиковой бутылки.
– Хочешь? – спросил Виталика, показав пальцем на женщину.
Тот помял промежность рукой:
– Не отказался бы…
– Только не надо блядства! – поспешил остановить оргию Саша. – Совсем охренели! Одевайся! Идти сможешь?
– Если поддержать, – ответил Лёха, побелев в секунду, и блеванул прямо на ковёр.
– Ну ты и свин! – выругался Саша. – Собирайся давай.
Хозяйка уже похрапывала, провалившись в глубокий похмельный сон. Проснувшись, будет гадать, как же не успела добежать с блевотиной до клозета. Лёху вспомнит, но – урывками. Красивая, чертовка. Такому бы телу да ума. Виталик помог немощному другу натянуть брюки, а он всё валился на пол, грязно ругаясь. Кое-как всё же оделись. Саша вызвал такси. Пока ехали, Лёха умудрился запачкать рвотой спинку переднего сиденья и коврик под ногами, да ещё всю дорогу крыл матом таксиста. Водила, потеряв терпение, заматерился в ответ. Пришлось доплатить. Саше быстро надоело это дерьмо, поэтому он попросил заехать сначала к нему. Никто не стал возражать. Его высадили на автобусной остановке. Проводив машину с друзьями взглядом, полным ненависти, он пошёл домой, спрятав руки в карманы и вжав голову в плечи.
Возле подъезда стоял полицейский «уазик», за рулём которого курил прыщавый паренёк в форме. Когда их взгляды встретились, Саша оцепенел. Коп определённо подозревал его в чём-то, хотя, может быть, и не только его, а всех, на кого так смотрел: профессиональное – цепкий взгляд-поводок. Саша дёрнул ручку подъездной двери и услышал звуки возни, мужскую ругань и…
Юля!
Не зов о помощи, а боль:
– Не надо! Не тронь!
И отчаяние:
– Я не виновата! Он сам так захотел!
Саша в ужасе прижался спиной к холодной стене, но паника, лишь коснувшись его, проскользнула мимо, обдав неприятным холодком… Он сам так захотел… Что случилось? Мимо пронеслись, скатившись по лестнице, два здоровенных мужика. Между ними – скрученная Юля, плачущая и любимая.
– Дорогу, мудак! – рявкнул один, дыхнув дешёвым табаком, и ударил острым локтем под рёбра.
Саша, подавившись болью, согнулся.
– Отпустите меня! – кричала она… Юлечка!
– Эй! – только и смог прошептать он, потянувшись к ней рукой.
Один услышал. Вернулся. Врезал кулачищем в живот.
– Заткнись, я сказал! – и выбежал на улицу.
Юлю запихнули в «уазик». Взревел двигатель. Уехали. Без сил Саша опустился на ступени. Хотелось плакать от боли и несправедливости, но слезы не текли по щекам, а сжимали горло и душили.
15
Чуть руки не оторвали, а могли запросто: схватили своими клешнями, потащили… Потерев запястья и локти, Юля нащупала несколько царапин – да там и огнём полыхало. Она взаперти – за дверью под большущим замком. Что в тюрьме, уверена. Куда ещё могут копы доставить арестованную? Только тюрьмы бывают разные: в одних лечат от преступлений, в других лишь ставят несмываемые клейма на заблудшие души. Она видела их автомобиль, ей также удалось запомнить угол и одну из стен здания, в которое её занесли, и чёртову железную дверь, лязгнувшую ржавым засовом. Они пинком отправили Юлю в неизвестность. Она свезла щёку о бетонный пол. Хоть наручники сняли, гады.