Ехали мы довольно медленно. По крайней мере, отец всегда старался держаться определенного темпа во время вождения. В этот раз все было иначе: периодически мы останавливались, будто папа забывал, какая педаль даст автомобилю возможность двигаться вперед.

Машина остановилась возле большого белого здания, которое я раньше никогда не видела. Не понимая, зачем мы сюда приехали, я молчала, все еще дуясь на отца за его проступок. Возле входа было припарковано много машин, которые казались мне знакомыми. Кажется, у Робби были похожие игрушки. Это были большие машины без окон по бокам, напоминающее фургон. Войдя внутрь здания, мы поднялись на четвертый этаж. Глаза отца все еще были красными, и казалось, что ему тяжело дышать. Я начала думать, что папа уже начал злиться на меня, но боялась спросить об этом, поэтому ждала, когда он сам мне что-нибудь скажет. Мы шли по длинному коридору до самого конца, и я начинала уже уставать. Мое внутреннее негодование росло все больше, и я уже готова была высказать все, что я думаю, но резко мы остановились перед стеклянными дверьми, и папа опустился передо мной на колени.

– Лили, ты у меня умница. Я тобой горжусь. Мы всегда будем вместе, – сказал он, и голос его в конце предложения сорвался.

Войдя в комнату номер 379, я увидела высокую кровать, на которой кто-то лежал. Это была женщина, я поняла это по длинным волосам. Я разглядела ее профиль: слегка вздернутый нос, длинные ресницы, маленький подбородок, верхняя губа чуть приподнята. Свет был не очень яркий, поэтому я смогла различить только эти черты. Рядом с ней стоял мужчина в белом халате, который все время смотрел на меня. Это начинало раздражать. Я взглянула на папу, ожидая, что он скажет этому нахалу прекратить сверлить меня глазами, но вместо этого отец сел на пол и обхватил свою голову руками.

      Мужчина в халате хотел что-то сказать, но я, демонстративно не замечая его, решила подойти ближе к кровати. Хватило секунды, чтобы понять, кто находится передо мной. Это была моя мама. Я обрадовалась и попыталась взять ее за руку, чтобы хоть кто-то защитил меня от странного незнакомца, но она оказалась такой холодной, что сначала я одернула руку. Затем я залезла на кровать и повторила попытку. Мама не хотела держать меня и будто специально расслабляла ее. Внимательнее взглянув на ее лицо я решила, что она спит. Я зажала кисть ее руки между своими крошечными пальчиками и пристально смотрела в ее лицо, но она не реагировала. «Наверное, это очередная игра», – подумала я. Нередко, когда я хулиганила, мама, вместо того чтобы наказать меня, играла со мной в гляделки. Она смотрела на меня сначала с укором, а затем ее взгляд сменялся на улыбку, и все мои шалости быстро забывались. Минут пять я таращилась на нее не отрываясь, ожидая, что вот-вот она распахнет глаза и засмеется, но ничего не происходило. Я стала щекотать ей шею, за ушами, открывать рот, залезать в нос, а она все спала.

– Мам, я не хочу здесь играть. Тут плохо пахнет, – сказала я, нахмурившись. Я хотела обидеться на родителей, но в комнате действительно странно пахло, и мне хотелось скорее оттуда уйти, поэтому на ссоры времени не было.

– Представляешь, я сегодня одна домой пришла, – решила с гордостью поделиться я, чтобы добиться хоть какой-то реакции. – А папа меня не забрал, – посмотрела я строго на отца. Снова повернувшись к маме, я начала гладить ее гладкие каштановые волосы: ей всегда нравилось, когда я это делала.

– Мам, ну вставай же. Хватит спать! – начинала злиться я, пытаясь открыть ее глаза.