– Прошу вас, продолжайте.

– Сеньоры, да рассказывать особо нечего – всё было как всегда… ну, почти до ночи. Уже после ужина господин герцог работал в кабинете, а я сидел там рядом на всякий случай. Ему пришли три магвестника, один за другим. Два он просто прочёл, и всё, а третий, как мне показалось, очень его светлость порадовал. Не знаю уж, что в них было.

Лавиния переглянулась с Монтойей. Похоже, молодой человек знал несколько больше, чем можно было бы предположить по словам дворецкого…

– До какого времени он работал?

– Ну-у… – Алонсо задумался. – Где-то около часу ночи его светлость перебрался в спальню, но это ничего не значит, он бумаги взял с собой. Меня он отослал, сказал, что сам сумеет раздеться. Это было в начале второго. Утром я должен был разбудить его в половине девятого, но, когда пришёл, дверь в герцогские покои была закрыта, и открыть её никто не смог.

– Что-то ещё? – Лавиния посмотрела на мадам Лаво; та сидела, нахмурясь, и не отрываясь глядела на Алонсо. – Мари, вы хотите что-нибудь спросить?

– О да, – почему-то молодой человек вздрогнул, услышав её низкий тягучий голос. – Вы умалчиваете о чём-то важном, Алонсо. Мне не хотелось бы вытаскивать эти сведения насильно. Итак?..

Он помолчал, потом сказал упрямо:

– Не могу. Я обещал Энрике, что сохраню тайну.

Мадам Лаво встала, подошла к нему и посмотрела в глаза. Взгляда он не отвёл, хотя и попытался отодвинуться.

– Хорошо, – сказала Мари. – Храните, сколько сумеете.

Поклонившись, Алонсо вышел.

– Что скажете, коллеги? – спросила Лавиния, обведя всех взглядом. – Дюпон? Вы молчали всё это время, неужели нечего было спросить?

– Я не только молчал, госпожа коммандер, я ещё и незаметность накинул, – ответил Жак весело. – А теперь выйду отсюда и буду с ними разговаривать не как участник расследования или шишка из высокопоставленной комиссии, а как равный. Что же до услышанного… Полагаю, Алонсо умолчал о каком-то сообщении, полученном герцогом. Но, поскольку ни магвестник, ни разговор по коммуникатору мы всё равно отследить не сможем, значит, надо копать глубже. Я, с вашего разрешения, наведаюсь на кухню и попробую поговорить с поваром.

– Как же вы с ним поговорите? – поднял брови Монтойя. – Вы ведь в курсе, что он почти не говорит на всеобщем! А вы вряд ли знаете баскский диалект.

Уже взявшись за дверную ручку, Дюпон широко улыбнулся и ответил:

– Значит, мы попробуем найти какой-то третий язык! Общий!

Секретарь герцога сеньор Гонсалес тоже оказался очень молодым. Может быть, чуть постарше своего патрона, но явно было видно, что он молод. А ещё он был ужасно серьёзен: хмурился, поджимал губы, то и дело поправлял очки в тонкой золотой оправе – Лавиния заподозрила, что носятся они для солидности, и стёкла в них простые. Возможно, секретарь показался бы кому-то смешным, но только не собравшимся в этой скромной гостиной магам – они хорошо знали цену его работе.

– Присаживайтесь, сеньор Гонсалес, – на сей раз первую скрипку играла Мари Лаво.

Лавиния же отошла в сторону и даже, по примеру Дюпона, накинула на себя пелену незаметности. И почти сразу поняла, что можно было этого не делать: Гонсалес то и дело косился в её сторону, щурился, пытаясь разглядеть, а потом вдруг успокоился, чуть заметно кивнул и больше не смотрел.

Тем временем мадам Лаво и Монтойя в два голоса расспрашивали секретаря о его обязанностях, о герцоге и дне перед его исчезновением, о том, чем именно Гонсалес занимался до того, как прийти к ним. Тот успокоился, отвечал подробно, лишь по деталях своей работы остановиться отказался, сославшись на клятву. Когда он ушёл, Мари повернулась к Лавинии.