Помреж посмотрел на часы.

– Кофе и мороженое вам придется доедать в одиночестве. В шесть я должен быть в театре, а перед этим заехать домой. – Он показал глазами на торт и цветы.

– Я на машине. Подвезу, – предложил Панин.

– Я тоже на машине. Иначе мне было бы не выкроить времени на рандеву с вами.

– Оставьте свой домашний телефон.

Курносов протянул капитану визитную карточку.

– Вилен Николаевич, откуда у вас такая уверенность, что Орешникова нет в живых?

– Мы с Леней были очень дружны. Он хороший парень. Правда. Вся эта его мишура, шумиха, обожательницы – реверансы перед молодежью. Он всегда хотел стать кумиром – и добился этого. А значит, принял их правила. Вы думаете, толпа молодежи в огромном зале пляшет и скандирует, подчиняясь ритму своего кумира на сцене? Нет! Совсем наоборот! Это он принял их правила и следует заданным ими ритмам…

– А если ближе к делу? – перебил капитан.

– Откуда моя уверенность, – спросили вы. – Да ведь мы все живые люди. Общаемся, перезваниваемся, сплетничаем. Когда Леонид исчез с Дворцовой площади во время съемок, многие восхищались: «Вот парень! Умеет устраивать скандальную рекламу!» Гадали, где он спрятался. А сегодня друзья забеспокоились…

– У него есть близкие друзья?

Курносов посмотрел на капитана с укоризной.

– Татьяна Данилкина позвонила его маме в Лугу. Осторожно выяснила – Леня не приезжал. Звонила в Крым. В Мисхоре дача его приятеля Ветлова из Мариинки. Леонид иногда отдыхает там. Нету! Я позвонил двоюродному брату – тот оказался на гастролях. Есть у него еще одна девица…

Помреж так сказал «еще одна», что Панин понял: связь с Татьяной Данилкиной у певца продолжается.

– Я проверил – и у нее Лени не было.

– Стоп! – сказал капитан. – Не так быстро. Я запишу адреса…

– Будете проверять? Зря. Его нигде нет.

– Для верности, для верности… – пробормотал Панин, доставая свой потрепанный блокнот.

Он записал адреса матери, «еще одной девицы» Валентины Полонской, двоюродного брата. Спросил:

– А вернулся он с гастролей?

– Вернулся. Он ведь тоже поет. В джазе у Бантера. Владимир Бабкин. Бабкин это его псевдоним. Раньше был Орешниковым, но после того, как Леня пошел в гору, взял фамилию матери и стал Бабкиным. И правильно. Двух Орешниковых для одного Ленинграда многовато.

Панин записал телефон брата и наконец решился задать главный вопрос:

– Вилен Николаевич, вы думате, Данилкин мог убить Леонида? Похитить со съемок?

– Мог. Похитить с киносъемки и утопить в Зимней канавке. Или зарыть где-нибудь.

– Но это же фантастика!

– А он такой человек! На грани фантастики. Думаете, ему легко жить с Татьяной, зная про ее отношения с Леонидом? Изо дня в день засыпать и просыпаться с ней в одной постели?

Александр поморщился. Не очень-то ему верилось в рисуемую помрежем картину.

– Что же он не разводится? Не прогонит ее?

– Вот уж тогда театр погибнет окончательно. После Лениного ухода мы выкарабкались благодаря Татьяне. Она прекрасная актриса. Редкий, по нашим временам, голос. А вы говорите «прогнать»!

– Надо же искать молодых, талантливых.

Курносов посмотрел на капитана, как на наивного деревенщину.

– Искать? Да он только и делает, что ищет. Но такие, как Леня, на дороге не валяются.

– Я прочитал заметку о вашем театре в «Смене». Странный театр.

– Странный. Эта журналистка молодец. Ухватила главное. Нельзя держать актеров на коротком поводке, играть в большую семью.

– Вам Орешников никогда не говорил, что его преследуют рэкетиры?

– Рэкетиры? Известного певца?! Разве такое возможно?

– А разве возможно, чтобы известного певца подстерегал с ножом за углом режиссер?

– Возможно, – упрямо сказал Курносов. – Только не с ножом, а с пистолетом.