ЮР В архангельских тоже, где я бывал.

БА Но и вблизи Тарусы я еще видела таких людей. Да и в Подмосковье я застала. Еще говорили замечательным русским языком. Бабушки, которые никогда там букваря не читали. Но он для них – родная речь. И это мне очень много давало. Очень. Хотя я никогда не старалась им подражать или воспроизводить вологодский акцент или там сибирский.

ЮР Беллочка, я знаю, что сейчас усилиями, главным образом, конечно, не твоими, а Бориными, готовится издание трехтомника. Как сказал мне Борис, который волнуется и хлопочет… там три тома по шестьсот страниц10.

БА Кошмар. От меня это втайне происходит.

ЮР Ну, я выдаю эту тайну, потому что я думаю, не сегодня завтра ты узнаешь это.

БА Слишком много. Там стихи, проза, переводы. Много. Но меня не столько величина эта пугает, хотя я всегда вот с… моим дорогим издателем всех грузинских книг боролась, чтобы меньше было. Меньше, но лучше. Он меня не слушался и вставлял совершенно, как мне кажется, лишнее. То, что я больше не перепечатывала потом, но он говорил, что он составитель и не надо с ним спорить.

Меня не столько пугает этот объем, сколько то, что это, наверно, будет дорого стоить. А мои читатели – люди не очень состоятельные…

ЮР Воздадим все-таки должное тем, кто принимает участие в этом, я не сомневаюсь, замечательном издании, и полюбопытствуем: не странно ли тебе столкнуться с такой массой своих же стихотворений?

БА Но я уверена, что Борис и те, кто ему помогал, старались тоже выбрать. Может быть, они нашли много смешного, потому что там всякие мои экспромты, надписи на книгах, если это сохранилось у кого-то.

ЮР А современность, которая окружает, как ты воспринимаешь сейчас?

БА Тоже вечность в какой-то мере.

ЮР Временная вечность.

БА Я ее воспринимаю с болью за других людей, которым хуже, чем нам с тобой. Но сама я знаю: мое утешение только в том, что я много писала в последнее время. Некоторые очень это время корят. Просто не помнят, что было прежде. Я это очень помню, очень. Я очень хорошо помню страдания и мучения других людей, которые все время сопутствовали моей жизни. Ну это коснулось всех, и только равнодушные, только те, которые совсем ничего не помнят, и не знают, и не жалеют, могут вспоминать о каких-то днях, когда у них все было. Я такого не видела, я не видела.

Я еще вначале, в молодости моей, первый раз была в Сибири, потом еще раз была в Сибири. О, я видела, и не только бывшие лагеря, уцелевшие изгороди. Это я помню, помню. Скажем, в Новокузнецке, бывшем Сталинске, он очень похож на Сталинск, ему это подходит.

И вот там вблизи я видела знаменитое производство КМК – Кузнецкий металлургический комбинат. Я видела этих людей и видела, как они работают. И видела, как они живут. У них даже считалась относительно неплохая зарплата, у сталеваров. Но в магазинах бутылки продавали, а колбасы там никакой не было. Никто даже как-то и не грезил.

И также я еще видела в молодости – сейчас много пишут и говорят о гибели Байкала, не дай бог, чтобы это случилось, – но и тогда там были здравомыслящие, любящие свою землю, воду люди, которые всё это говорили. Только их никто не слушал, и продолжали вредить самому священному Байкалу и омулю, который там, как известно, прежде обитал обильно. Все это было.

И поэтому те, которые скучают по какому-то прошлому времени, непрестанно участвуют в каких-то митингах, чушь вредоносную болтают, есть такие – эти люди не любят своего народа. Вот которые много говорят о его благе, – нет. Я знаю: которые любят, те меньше говорят. И флагами не размахивают, которые мне всегда напоминают только беду, всенародную трагедию. И эти люди преступны. Другое дело, когда люди просят своей зарплаты или своей работы.