ЕБ Да, было такое.

ЮР У вас не было ощущения, что вы вернетесь?

ЕБ Нет, мы считали, что мы не вернемся из Горького. Но одновременно ощущение, что рано или поздно страна будет другой, присутствовало тоже. Но просто исторический процесс не всегда бывает столь быстрым. Поэтому мы приглядели место на кладбище. Но как только мы приехали в Москву и через полгода умерла мама, Андрей стал совершенно официально хлопотать о том, чтобы место около ее могилы как-нибудь откупить, чтобы оно осталось за нами. И ему все отказывали в этом, и академия никак не помогла, и он обращался в Моссовет, там ему отказали. У меня вот все не хватает духу собраться с силами, чтобы мне копии этих его заявлений дали для архива. Найдут ли?

ЮР Может быть, и найдут. Вы давали интервью и сказали, что вам есть куда уехать, а народ понял так, что вы собираетесь вообще отъехать.

ЕБ Ближайшие минимум полтора года у меня не будет времени складывать чемоданы. Мы создаем музей – общественный центр истории правозащитного движения имени Сахарова.

ЮР Что значит – ближайшие полтора года?

ЕБ Откуда я знаю, что в нашей стране будет через полтора года. Ты никогда не задумывался, что будет, если в один прекрасный момент мы проголосуем все, как за Мавроди голосовали в Мытищах20, и нашей этой недоношенной и новорожденной демократии будет поставлена точка?

Может, тогда не нужен будет музей, и вообще мы все будем не нужны. Я не знаю, что будет. Но пока я чемодан не собираюсь складывать.

ЮР А были хоть какие-то идеи у Андрея Дмитриевича, что он может уехать, покинуть страну?

ЕБ Я уже не помню дату, но думаю, что в 83‐м году Андрей Дмитриевич получил от норвежского правительства приглашение переехать на постоянное жительство. И он в ответ написал, что он рассмотрел бы это приглашение, но он просит их заняться более насущной для него проблемой – разрешением поехать мне на лечение21.

ЮР А как он переносил одиночество?

ЕБ Одиночество он переносил хорошо, он плохо переносил людей. У меня такое впечатление (это не потому, что я особенная), что кроме моего общества, все остальное общество ему было утомительно.

Вообще иногда приходили гости, а он уходил и забывал. Бывали такие случаи, что он с кем-то разговаривает аж два часа, потом наконец этот человек уходит и перед этим мне говорит, что вот мы так хорошо с Андреем Дмитриевичем поговорили, он так внимательно слушал, а я потом Андрея спрашиваю, о чем речь была, а он: «Я не знаю, я спал». Очень гордился собой в этом плане.

ЮР Я видел, как он спал на семинаре.

ЕБ Это всегда так было, но все, что надо, он слушал.

Мне очень нравится эта фотография, она у меня есть. Андрюша такой открытый. У него очень менялось лицо…

ЮР Это правда.

ЕБ …В зависимости от того, с кем он разговаривал. И всегда, когда он входил домой. Совершенно другое лицо, оно как-то разглаживалось, совсем другим становилось.

Он очень любил, чтобы я была рядом. Умудрялся работать на кухне обычно всегда, пока я что-то там шурую.

ЮР Есть фотография, помните, когда пришли водопроводчики. Довольно смешная была ситуация, потому что они говорили, что не могут установить унитаз. И они стояли руки в боки и говорили: ну чего, мол, академик – и не можете отличить систему унитаза с прямым выпуском от косого выпуска. Я поговорил с водопроводчиками, это было одним из больших моих дипломатических достижений, через некоторое время они его приспособили, потом мы сидим на кухне, они входят: «Ну вот, Андрей Дмитриевич, мы сделали все, что позволяет система».

Так вот я хотел сказать, есть фотография, где он сидит и думает, пока они корректируют систему канализации. Причем сидит в такой характерной для себя позе. И одет так, как он и должен быть одет. В джинсах потертых, точно?