Наступил сентябрь. Леша этому совершенно не радовался – мало того, что теплые дни заканчиваются, так еще и школа. Школу четвероклассник Леша Мартынов не любил, и она отвечала ему взаимностью. Ничего хорошего не ждал он и в этом году.

– Мартынов! Опять в облаках витаешь?! Пи-ши!

Леша опустил голову. Он не мог объяснить, что монотонная речь учительницы Натальи Максимовны («Моталки Максимовны», как ее окрестили ребята за частое употребление выражения «мотать нервы») уже через пять минут превращалась в невнятный раздражающий гул, выделить в котором удавалось только резкие оклики, адресованные нарушителям дисциплины. Например, ему.

«Внимательнее надо быть!» – вспомнил он засевшую за три предыдущих года в мозгу фразу. Бабушка в этом была с Натальей Максимовной полностью согласна. Дома она то и дело требовала от Леши сосредоточиться. «Как ты сидишь! Выпрямись! Не ерзай! Что за грязь у тебя в тетради?!» Если папа старался в Лешин дневник не заглядывать и ограничивался дежурным «Как дела в школе?» – «Нормально», то мама и бабушка доставали даже в выходные, когда все нормальные дети спят до обеда и залипают в планшетах и телефонах. Выполнение домашней работы становилось мучением. Мама быстро выходила из себя, сетуя на Лешину недогадливость, бабушка же, напротив, методично и безотрывно, до привычного звона в ушах объясняла одно и то же. «Не может мой внук плохо учиться с такими природными данными! Твой прадед, Алексей, получил награду из рук самого Беспалова! Твой отец при своем музыкальном таланте прекрасно разбирался в точных науках – ему бы побольше воли, сейчас бы тоже академиком стал!..» На этом месте Татьяна Васильевна обычно бросала негодующий и слегка презрительный взгляд на папу, который не только не стал академиком, но и занятия скрипкой бросил сразу после окончания музыкальной школы. О маме бабушка старалась ничего не говорить – Леша думал, что ругать ее за школьные оценки не выходило, а хвалить не хотелось.

Первое замечание в этом году Леша получил пятого сентября. Он просто уронил ластик, а тот укатился под первую парту. Леша пытался достать его ногой, затем незаметно сполз под парту, чтобы дотянуться рукой или линейкой, а когда это не удалось, дернул за ногу сидящую впереди Анжелу, чтобы она ему помогла. Анжелка взвизгнула, а Наталья Максимовна взяла Лешин дневник и размашисто написала красным: «Поведение – неуд!» Ластик удалось достать только на перемене. Еще и упрашивать пришлось эту дуру, чтобы стул отодвинула. Опять будет жаловаться на него по каждому пустяку. Вот бы ее пересадили куда-нибудь! А еще лучше – в другой класс перевели.

Мысли мальчика были мрачны, как осенние тучи. По всему выходило, что пересаживать и переводить следовало большую часть класса вместе с учительницей. И еще с физручкой. И англичанкой. Да что там, вот бы вообще школу закрыть на какой-нибудь карантин!

Карантина, однако, не предвиделось. Леша раздосадованно швырнул рюкзак на полку в прихожей и мимолетно погладил подошедшую Белую.

– Везет тебе, Клеопатра. Живешь, как настоящая фараониха – только кушаешь и гуляешь.

Белая сочувственно потерлась о ноги мальчика, как бы давая понять, что не против, чтобы он тоже больше гулял и меньше сидел за уроками.

– Леха, ты, что ли, в дверях скоблишься?

Папа уже вернулся с работы – четвертые классы в этом году учились во вторую смену. Леша ждал традиционного «Как дела?», но вместо этого папа спросил:

– Ты что в этом году на день рождения хочешь?

У мальчика от неожиданности перехватило дыхание. Он даже забыл о замечании, скрывающемся в дневнике.