Сама не знаю. На всякий случай подержала палец под носом, но он дышал ровно. А потом уселась в кресло у кровати и так полчаса и просидела, пялясь на Култи. За свою жизнь я повидала немало перепивших людей, и он явно не собирался захлебываться в кровавой рвоте.

Так, и что дальше?

Оставаться – сомнительная идея. Я не знала, как он отреагирует утром, и, честно говоря, узнавать не хотела. Вздохнув, я поискала блокнот, который предоставляли некоторые отели. И да, действительно обнаружила его на тумбочке у кровати.

«Уважаемый Култи…»

Я вырвала лист.

«Култи…»

И снова.

Да хрен с ним. Нацарапав неожиданно длинную записку, я достала из лифчика сорок баксов и оставила блокнот с деньгами на тумбочке.

Потом обреченно оглянулась на кресло. Попасть домой мне не светило, и я это знала. Если бы я ушла, то просто бы волновалась всю ночь. Поэтому оставался один-единственный выход: посидеть с Култи в гостинице пару часов, а потом сбежать, пока он меня не заметил.

Совесть шептала, что я поступаю правильно, но чутье подсказывало валить отсюда к чертовой матери.

Вот блин.

– Паршиво выглядишь.

Я фыркнула на замечание Харлоу и согласно кивнула.

Есть два типа людей: прирожденные жаворонки, которые высыпаются за пару часов и радуются жизни, и такие, как я. Я вставала рано, потому что у меня не было выбора, но сначала минут семь валялась в кровати, а потом садилась и еще минут пять тупо смотрела в пол. Потом, если день был хорошим, я два часа ни с кем не разговаривала, потому что утренние сборы не подразумевали человеческого контакта. А в плохие дни мне приходилось открывать рот в первый же час после пробуждения, потому что что-то пошло не по плану.

В общем, назвать меня жаворонком язык не повернется, а прибавить к этому бессонную ночь – и утренняя пробежка превратилась в легкую трусцу, приправленную зевотой. Естественно, я переволновалась из-за Култи. Сто раз посмотрела на телефон, ожидая от него звонка или сообщения, но он так и не написал.

И до сих пор не явился, хотя до тренировки оставалось пять минут. В шесть, когда я уходила, он крепко спал. От ночи, проведенной в кресле, шея болела, а тело затекло от веса туши, которую я вчера таскала. Но Култи хотя бы жив.

Так что…

– Ты не заболела? – спросила Харлоу, продолжая втирать солнцезащитный крем в плечи.

Вяло моргнув, я помотала головой и с приглушенным стоном присела. Поясница ныла просто ужасно.

– Не выспалась. – Я слишком сильно выпрямилась, и спину прострелило болью. – Зар-р-раза, – прошипела я, сглотнула и оглянулась на Харлоу, которая приподняла бровь. – Я спину потянула.

– Чем это ты занималась?..

Я посмотрела ей прямо в глаза, чтобы она не подумала, будто я что-то скрываю:

– Таскала на себе пьяного знакомого.

Она невнятно замычала.

– Бросила бы его, Сэлли.

Ах, если бы.

В следующую секунду она уже пихала мне в руки обезболивающее:

– Держи.

– Спасибо, – сказала я, забирая таблетки, забрасывая их в рот и запивая водой из бутылки.

Кто-то пощупал небрежный пучок, в который я собрала волосы.

– Ты живая? – раздался бодрый и жизнерадостный голос Дженни.

Она слишком хорошо меня знала.

– Живая. Просто спина немного болит.

Между ее бровей залегла складка: мое состояние удивило ее не меньше Харлоу, и не без причины. Обычно мы все так заботились о здоровье, что травмы вне поля были чем-то невероятным.

– Хочешь, разотру после тренировки? – спросила она, бросая вещи рядом с Харлоу.

Мы с Харлоу коротко переглянулись, и я без раздумий ответила:

– Да нет, Дженни, спасибо. Не надо.

– Уверена?

Уверена ли я, что не хочу испытать на себе безумную силу рук Дженни? О да. Я привыкла к болезненным массажам, но Дженни творила просто нечто невероятное. С ее геркулесовой мощью можно идти в ЦРУ выпытывать у людей ответы.