– И я взглянул, и вот механик блед, за ним повариха, имя которой смерть, и дана ей власть умерщвлять нас гладом и уполовником, и мором, и страстями земными. Аминь! – провозгласил он елейным голосом, но «аминь» рявкнул так, что повариха присела, а Санька, замерший за ее спиной, разинул рот.

– Ты чо… Ты чо, Генка? – заюлила Варвара.

– Через плечо! Вчера даже ужина не приготовила – смылась!

– На ужин полагаются остатки от обеда, – заступился за жену механик.

– А от обеда ничего не осталось! Дрын всё подмёл, а Дрын ваш персональный гость. Могли бы угостить бандита из собственных запасов.

– А ты спи больше! – перешла повариха в наступление, оправившись от испуга.

– Не учите меня ж-жшшить! – прошипел Генка. – Когда я служил под знамёнами герцога Кумберлендского, мы таких поварих сажали в мешок и отправляли за борт!

– Ты чего расшумелся, говнюк?! – Санька-механик окончательно пришел в себя и бросился в атаку. – Мы хоть как-то работаем, но работаем, а ты на шхуну приходишь только жрать и спать! И еще строишь из себя невидаль кого!

– Хватит вам цапаться, – вмешался Константин. – А вы, Варвара, если «хоть как-то работаете», то готовьте завтрак. Вот и боцман пожаловал. Его тоже надо кормить.

Но повариха уже пошла вразнос.

– А ты кто таков, чтобы мине указывать?! – завопила, специально коверкая слова. – Ишь, фон-барон! Кость бездомная! Да я НАРОДНЫХ кормила! Мине Андреев Борис спасибочки говорил! Я не ухты-бухты, я самому Симонову подавала на стол!

– Народных кормила, а народ, значит, не желаешь? – подлил масла в огонь Генка-матрос. – Как погляжу, мадам, народу вы способны только гадить.

– Народ?! Где народ?! – завопрошала Варвара, крутя головой. – Ты – народ? Или этот? – её взгляд упёрся в Константина. – На этого народа я завтрева в милицию заявлю: без прописки гуляет! Или этот прыщ – народ? – и ткнула пальцем чуть ли не в глаз боцману.

– А ты – гнида вонючая! – парировал Проня ее эскападу.

– Кто-я-ктоя-ктойя-кто-о? – заверещал повариха, припадая к плечу мужа.

– Гнида-ааа-а! – пропел боцман. – Вонюч-чая-яяя-я!

Санька-механик ринулся к нему, но Константин и Генка-матрос разом загородили Проню. Механик отступил, повариха, взрыдав, убралась на камбуз, а муж поспешил за ней успокаивать и утешать.

Проня устроил в кают-компании военный совет.

– Ну, Константиныч, что скажешь? – обратился он к старшему по возрасту.

– Что я скажу… И сказать-то нечего. Главное, по-моему, не обострять отношений, и ты, Геннадий, мог бы попридержать язык. Нас пятеро на шхуне, а если перегрыземся…

– Они нам первым горло перегрызут, если отпора не давать, – не согласился Генка.

– И откуда она узнала, что ты, Константиныч, без прописки? – спросил Проня.

– Наверно, за дверью подслушивала в самый первый день, когда я с капитаном общался, – предположил Константин. – Он расспрашивал, а я, видимо, упомянул об этом.

– При кэпе, небось, язык не распускала! – озлобился Проня. – Да и что теперь об этом толковать. Но всё равно предпринять что-то надо.

Генка-матрос ушел за мачту и выволок оттуда четыре загремевших мешка.

– Вот – всю тару собрал, чтобы «предпринять что надо». Щас на тележку и – в поселок. Считай, четыре бутылки уже в кармане, – сообщил он. – Тяпнем и что надо придумаем.

– Да, мужики, мне капитан домой звонил, – вспомнил Проня. – Спросил, как у нас дела, как ты, Константиныч, привыкаешь. И еще сказал, что был уже в пароходстве и на днях снова едет в Новороссийск, где ему вроде бы пароход пообещали.

– Везет же людям! – вздохнул Генка. – А тут хоть пропади! Всякая баба третирует самого умного человек на всем полуострове. О вас, почтеннейший, – он поклонился Константину, – не говорю. Возможно, самый умный – это вы.