– Но как два бога могут существовать одновременно? – уточнила я.

– А чего такого?! Она же птица. Птицы, рыбы, звери – все это создал Бог. И все они во многом подобны людям. Вселенская соединенность. Матерь-Сва – лучшее тому доказательство, она и птица, и человек. В ней небесный огонь и земная сила. Она добрая и воинственная. Поэтому покарать может, если кто злое удумает или навредить захочет.

– Навредить кому, людям?

– И людям, и природе. Все для нее одно.

Я поежилась от холода. Нюра протяжно вздохнула.

– Пошли домой, что ли, пока ты совсем не околела.

Быстро поднявшись, я взяла одну из банок с песком.

– Аккуратнее только, под ноги смотри.

Я кивнула и крепче схватила банку, чтобы она не выскользнула. На секунду я и сама поверила, будто содержимое имеет ценность, и его нечто божественное бережет.

Когда мы подошли к дому Нюры, на лавочке ее поджидал высокий бородатый парень.

– А ты чего, Иван, пришел? – спросила Нюра.

– Дрова же возить сегодня сказала, – в тон ей отозвался он.

– Ой, а я и забыла совсем! Вон Саньке речку нашу показывала. Она из Ленинграда приехала. Будет о нас статью писать. Умная очень.

Иван бегло взглянул на меня и тут же поднялся.

– Давай, открывай сарай, – обратился он к Нюре, – тележка нужна.

Они засуетились, меня помогать не просили, а сама я помощь предлагать не собиралась. Видно было, что дело трудное, с таким справиться, сноровка нужна, поэтому я решила хотя бы им не мешать, сходила домой и, вернувшись с блокнотом, брякнулась на лавочку, где прежде сидел Иван.

Закончив с дровами, Иван собрался в лес, посмотреть есть ли грибы. Я напросилась с ним, хотелось поближе познакомиться и разузнать, что он знает о Новикове.

Нюра дала нам в дорогу вареных яиц. Я проголодалась и тут же съела свое. Иван осуждающе глянул, но ничего не сказал.

Всю дорогу он что-то бубнил, будто с лесом разговаривал. В детстве я тоже так делала, когда с дедом за грибами ходила. Сколько мне тогда было, лет шесть? Плохо помню, только этот запах. Мокрый. Где-то я прочитала, будто запахи лучше всего запоминаются. И вправду, так. В воспоминаниях от дедушки остался расплывчатый образ – блестящая на солнце лысина, но стоило мне вдохнуть лесной воздух, как я снова стала той шестилетней девочкой.

Когда я спросила про Новикова, Иван сказал, что пропавшего не знал, потому как сам недавно вышел из тюрьмы. Кажется, он смутился, поэтому подробностей спрашивать я не стала. Пока.

– Саша, тебе не страшно в нашей деревне?

Иван наклонился, чтобы раскопать в листве грибы.

– Чего мне бояться? Я же из города! Там на каждом шагу психи и маньяки.

Паутина неприятно коснулась лица, я попыталась отмахнуться от нее, а она, точно живая, еще крепче липла к коже, лезла в нос, щекотала.

– Знаю про город, я всю жизнь в Самаре прожил.

– Серьезно?! И чем тебе глушь тогда приглянулась?

– Нет, сравнивать никак нельзя. У нас здесь умерших больше, чем живых. Ты вон до кладбища ради интереса как-нибудь прогуляйся, увидишь, сколько могил.

– Чего ты меня в лес позвал и про мертвых сразу же заговорил?

– Я тебя не звал. А людей здесь не всегда в могилы закапывали. Реже закапывали, чем нет. Через деревню главная дорога до тюрьмы проходит. Поэтому здесь раньше частенько заключенных гнали.

– И тебя тоже? – спросила я в шутку и только потом поняла, насколько она неуместна.

К счастью, он мои слова то ли не расслышал, то ли не придавал значения тому, что я говорила.

– И руки, и ноги у них в кандалы закованы были. Это уже после байку придумали, что деревня Большой Кандалой называется, потому как здесь заключенным с ног кандалы снимали, чтобы легче идти. Это неправда! Не снимали. Сама тюрьма в двадцати километрах отсюда.