– Вот так удача, а я к тебе как раз шла!

Оглянувшись, я увидела Нюру.

– Ко мне? Зачем?

– Прогуляться позвать. Осень нынче теплая, посмотришь на речку нашу. А то не знай приедешь ли еще когда.

Приезжать сюда я больше не собиралась, поэтому от возможности погрузиться в колорит провинциальной жизни не стала отказываться.

Да и с местными подружиться будет полезно. Глядишь, и статью быстрее напишу.

Проработав столько лет в журналистике, я усвоила: прежде, чем начинать разговор на интересующую тему, нужно расположить собеседника, поэтому я в красках расписала Нюре важность своей миссии, попутно соврав, какие надежды возлагает на меня редактор. Обычно людей, далеких от журналистики, занимают тонкости профессии, но Нюру я не впечатлила. Она заявила, что Новиков либо уехал на ПМЖ в другие края, либо затерялся в глуши, а я глупыми поисками ничего не добьюсь. Хотя уже стало ясно, что строгость Нюры больше напускная, спорить с ней я все равно не решилась, лишь, как можно деликатнее, попыталась развеять ее настрой. Отчего ей довольно быстро наскучила моя история, и она сменила тему.

– Во что ты веришь? – спросила она.

– Вы про религию?

– Не знаю. Отвечай по-своему.

– Я верю в существование большего, но не могу описать его форму, – я задумалась на секунду, – да это и неважно. Главное – суть. Большему подвластны смыслы. Только оно знает конечную точку.

– Большее. Хорошо как сказала. А люди, что ль, не знают эту точку твою?

– Не знают, – я коснулась шеи, кожу весь день щипало. – Нам не суждено понять.

– Вера без любви не работает. – Нюра остановилась. – Ты смотри, как разлетались сегодня.

Я подняла голову, десятки птиц кружили над нами, но птицы взволновали меня меньше, чем небо – голубой нежный мякиш.

А в Питере непроглядное свинцовое полотно. Как такое возможно…

Нюра потянула меня за руку, потому что я едва не наступила на большой муравейник.

– Ты под ноги-то смотри, чуть живность не прибила!

– Извините.

– Пришли.

Мы спустились с холма к неглубокой, почти изжившей себя реке, названной в честь деревни – Кандалкой. Речка даже осенью была теплой. Песок под водой золотистый, и силуэты маленьких коричневых рыбок хорошо видны над ним. Шагни, и рыбки десятками стрел вырвутся из-под ступни, нарисуют фантастические узоры.

– Купаются здесь? – спросила я.

Подоткнув за пояс подол юбки, Нюра нагнулась к лопухам, растущим вдоль берега.

– Раньше дети купались, а старики про воду не думают.

– Отчего так получается, интересно?

Она не ответила, присматривалась к лопухам.

Мы шли по воде медленно, словно старались не тревожить это место. Небо отражалось и колыхалось на поверхности воды. Иногда встречались ямы, где вода поднималась по пояс, неясно из-за чего образовывались ямы, но в них можно было даже искупаться, что я и сделала.

– Там ужи! – крикнула Нюра и хохотнула, видимо, подумала, что хорошенько напугала меня. А сама на берег вышла, делом увлеклась – землю-песок в банку укладывала.

Очень скоро я замерзла и выбежала из воды.

– И что вы с ними делать будете? – спросила я, имея в виду банки с песком.

– Ох, и любопытная ты, Санька. Умная шибко видно!

Я рассмеялась.

– Вы меня спрашивали, во что я верю. А во что верите вы?

– Во многое. В Матерь-Сва верю.

– Это кто?

– Богиня. Большая птица. В ней сила неба и земли. Матерь-Сва во всем, что нас окружает – в каждом дереве, лепестке цветка, вот в песочке, например.

– Не слышала про нее никогда. А в Бога вы верите?

– А как не верить?! И спрашивать такое нельзя!

Чистота реакций в ней поражала, как будто обошла ее мимо давно уже выведенная, всеми отрефлексированная, препарированная мораль. Для Нюры все было черным или белым, и никаким больше.