– Тем паче у нас… – Бубукин тяжело вздохнул, поднялся с пуфика, подошел к окну и, очень печально всмотревшись в неказистую даль, наконец подобрал слова: – У нас, в Мухосранске.

– В том-то и дело! – Лисин, похоже, не обратил внимания на начальствующую тоску. – Тут опять на вас вся надежда. А пока вы ищете, я могу клиента к операции готовить. Могу прямо сегодня принять. Только вместе с аппаратом для гемодиализа. Выпьете ещё, Пётр Михайлович?

– Налей по последней, – не заставил себя долго уговаривать Бубукин. – Аппарат хоть сейчас дам. Но смотри, Степан Андреевич, может, лучше подождать, пока донор не высветится. Как бы у тебя не сбежал. Опыт у Маракина, сам знаешь, какой. Пять побегов. В СИЗО ему понадежнее будет.

– Коньячок отменный. Утром голова свежая, как и не пил. – Лисин в очередной раз наполнил рюмки.

– Хорош, куда льёшь-то? – Бубукин вновь водрузился на мягкий пуфик.

– Вот бутерброд ещё берите. А шестого раза, Пётр Михайлович, не будет. Это он раньше бегал, пока здоровеньким был. А сейчас, Маракин ваш, куда он сбежит-то – на тот свет? А тут и донор, и Кольцов, и условия все. Притом «За сущие копейки!».

– Маракин такой же мой, как и твой. Думай, Лисин, чего говоришь. – Бубукин укоризненно покачал пальцем. – Но, в общем-то, ты прав. На свободе ему не то что двух почек не видать, скорее, последнюю больную отобьют.

– Тем паче что и в СИЗО Маракин ваш, в смысле наш, всё одно долго не засидится. Быстренько вытащат. Это вам не воришка какой мелкий. Того обязательно до суда доведут и впаяют по самые не балуй.

– Да уж, – согласился Бубукин. – Знаю я их, стервецов. Впаяют! Чтобы в следующий раз крал побольше, дабы было чем с судом расплатиться.

– За ваше здоровье! – Не совсем твердой рукой Лисин поднял рюмку.

– Спасибо!

Оба собеседника с причмокиванием выпили коньяк. Закусили бутербродами. Бубукин с колбасой. Лисин с чем осталось – с сыром.

– Знаешь, почему колбаса эта докторской названа? – Бубукин доел бутерброд и громко икнул. – Извини. Кто-то меня вспоминает. Уж не Кручилин ли? Так вот докторской её назвали после того, как мясокомбинатовский санврач при заборе фарша на анализ поскользнулся! Понял?

– Не совсем, – смутился Лисин.

– Упал доктор в мясорубку. Так что будь осторожен.

– Буду, обещаю, – похоже, что до Лисина так и не дошёл юмор начальника.

– Ладно, – ещё раз громко икнув, подвёл итог Бубукин. – Завтра встречай клиента. Головой за него отвечаешь. Тоже мэр как-никак! Пусть и ночной.

– Теневой, Михалыч. Теневой!

– Да хоть теневой, хоть ночной, хоть полуденный. Но смотри у меня! Зарежешь – такой беспредел начнется! Такие разборки! Не дай бог! С этим хоть порядок есть. Все уже поделено, с властями Маракин ладит, даже с тем же Кручилиным. Отморозков приструнил, залетных отпугнул. Да, кроме того, сам знаешь их «ответные меры». В случае чего отвернут бошки. Ни мне, ни тебе не поздоровится. Так что приложи всю свою медицинскую мощь.

– Приложу, Петр Михайлович, обязательно приложу. Все продумано. Персонал классный. – Лисин с трудом снял со стены диплом в рамке, сдунул пыль. – Больница в идеальном порядке. Сами убедились! Диплом вот от «Красного Креста» намедни получили. «За заботу о пациентах». Не хухры-мухры.

– Видел, видел, – даже не взглянув на диплом, проворчал Бубукин. – А вот Гуреев твой опять жалобу настрочил. Её я тоже видел! На трех листах. И про грязь, и про суп без мяса, и про хамство медсестричек твоих «классных», как ты изволил выразиться, и про вид на помойку из окна. Про все, короче. Когда угомонится? Сколько я тебя прикрывать буду?

– Потерпи, Михалыч. Два понедельника, максимум. Грешно, конечно же, так говорить, но в легких у Гуреева одни метастазы остались. – Лисин никак не может нащупать гвоздь, чтобы повесить назад диплом.