Более остальных возжелал отправиться к новым рубежам могучий воитель, брат Дитрих, заслуживший уважение в ордене ревностным служением и непоколебимой твёрдостью духа. Его-то и назначил упомянутый Германн фон Зальца ландмайстером в будущую провинцию, и для успеха богоугодного предприятия даровал ему тот самый меч. Тогда собрал брат Дитрих две дюжины верных рыцарей, множество воинов, монахов, простых поселенцев и отправился в Венгрию в году Господа 1211. Прибыв в Ультрасильванию, не нашли они лучше места для города и столицы, чем холм у реки Алт, заложили они там крепость и назвали её Мариенбург в честь святой покровительницы ордена. Каждый год прибывали новые поселенцы из Тюрингена, Хессена и других концов империи и основывали деревни там, где раньше бегали лишь дикие звери. Все набеги куман отражались. Никто теперь не смел грабить, жечь и разрушать во всей Дакии.

Однако Лукавый с самого начала заронил тлетворное семя в данное предприятие. Потому желал упомянутый брат Дитрих покинуть Святую Землю, что хотел он освободиться от надзора со стороны других членов ордена, в особенности достославного магистра Германна. В Палестине, будущий ландмайстер ознакомился со многими богопротивными лжеучениями местных язычников, еретиков и колдунов, начала которых коренятся во тьме веков задолго до прибытия в наш мир Спасителя. Приобрёл он там множество кодексов и свитков по тёмным искусствам и демонологии, кои хранил в секрете от других братьев. Одно желание снедало его – опробовать поскорей те обряды, ведь авторы их сулили огромное могущество тому, кто освоит их нечестивые таинства. И те рыцари, которых отобрал брат Дитрих с собой в землю Ультрасильванскую, полностью разделяли его святотатственные убеждения и признавали его за первого и старшего.

Тогда в Мариенбурге обустроили они под церковью святой Марии крипту, куда не дозволяли никому входить: ни служкам, ни прихожанам, ни простым воинам. Спрятали они там те самые книги, начертали на стенах магические знаки, возвели богопротивный алтарь. И ещё говорили, будто со всей земли дакийской свозили они себе предметы римского идолопоклонства. Вот там, в подземелье проводили отступники свои порочные обряды. Призывал сей Дитрих множество падших духов, бесов и элементалей. Избранных он поглощал и подчинял, и, таким способом, обрёл разные колдовские способности и умения. И вот, когда могущество его и искушённость в тёмных искусствах многократно приумножились, явил брат Дитрих ужасающую сущность из самых глубин преисподней. И заявило нечестивое порождение, что в знак договора и пакта потребно ему осквернить самое священное, чем владеет орден. И тогда поднесли отступники ему тот самый меч, выкованный на Святой Земле. Тотчас изошла из клинка вся Божья благодать, а её место заняла скверна и пагуба. И хоть сила и могущество оружия в тот день многократно преумножились, происходил источник их не от Господа нашего, а от Лукавого.

Теперь о том, что говорили о мече, и тех свойствах, которые обретал с ним его хозяин. Как и прежде увеличивал он мощь рыцаря, им владевшего, но теперь не делало различий лезвие между праведниками и неверными, а разило всех без разбора. Раны же им нанесённые неизменно гноились и долго не заживали. Острие же, будучи опущено в напиток, наполняло его ядом более смертоносным, чем сок мандрагоры, дурмана или болиголова. Кровь же, попав на проклятый металл, не стекала и не сохла, а впитывалась внутрь, так как сущность, обитавшая внутри, использовала её в качестве пищи. Владелец мог отпустить нечестивое оружие, дабы оно само летало по воздуху и сражалось, будто управляемое кем-то незримым. И ещё рассказывали о нём, что, если желал владелец меча знать, что говорит тот или иной человек, стоило лишь поднести клинок к уху, как тут же раздавались слова, произносимые тем несчастным, хоть и находился он за много миль. Смелость с таким клинком переходила в безрассудство, а чувство боли притуплялось, выносливость возрастала, равно как и скорость, ловкость и проворство. А потому становился тот воин неистовым, словно раненый вепрь, и сражался за троих или четверых. Стрелы отскакивали от его доспеха. И каждый, кто пребывал подле него, разделял данное исступление, но в меньшей мере. А кроме всего прочего мог меч сам разговаривать с хозяином и внушать ему греховные мысли и желания. Одни говорили, будто собственными ушами слышали голос клинка. Иные же рассказывали, что видели только, как хозяин ему отвечает, а речи оружия будто бы возникали в голове его обладателя.