– Да прекрати ты в меня плеваться!!!

Я снова замер. Мужик! Здесь? У меня дома. Откуда?

Но мама прервала раздумья. Аккуратно убрала мои руки, держащие ее за плечи, подползла к отцу, проверила пульс на шее, приложила ухо к груди, стала слушать.

– Живой, – прошептала мама, – слава тебе Господи. Скорую надо. Сынок, ты иди к себе, я позвоню и приду к тебе.

С трудом встал с пола, все тело невыносимо болело после нагрузок на стройке и побоев отца. Последнее время все болело постоянно, я почти привык. Поплелся к себе, закрыл дверь и плюхнулся на кровать, отчего тотчас скривился от мучительной, охватившей мое тщедушное тело, очередной волны боли, пронзившей до глубины души в результате моего соприкосновения вроде не сильного, довольно легкого, с поверхностью кровати. Вскоре пришла мама.

– Похоже инсульт или что-то вроде того, – сказала она, присаживаясь рядом со мной на кровать, – ты как?

– Жить буду, – пробурчал я.

– Больно, да? Дай посмотрю.

– Не надо, мам, – не хотелось шевелиться, чтобы не вызвать новый приступ боли, – нормально, пройдет, я только чуть-чуть полежу.

Мама все равно меня ощупала. Несмотря на то, что старалась быть очень нежной и аккуратной, каждое ее прикосновение отдавалось мучительной болью.

– Вроде переломов нет, – облегченно сказала после осмотра, – я поеду с отцом в больницу, ненадолго, просто размещу его там, нужно убедиться, что все обойдется, ты ж знаешь у него с головой беда…

– Мам и к черту его, пусть там хоть сдохнет! – яростно выпалил я.

– Не говори так, – расплакалась мама и спрятала лицо в ладони, немного успокоившись, сказала, – он же не всегда таким был! Я б за такого и не пошла вовсе. Был очень хорошим человеком, замечательным. Вот так порой, родной, люди меняются.

– Говорят – люди не меняются!

– Меняются, мой хороший, еще как меняются. Становятся хуже, как твой отец, под воздействием внешних обстоятельств, становятся их жертвами, а бывает становятся лучше: умнее, добрее, справедливее, честнее; но только если сами захотят, заставить невозможно. Говорят, что люди не меняются те, кто хотел кого-то изменить, а не получилось. Или те, кто очень хочет, чтобы кто-то изменился, но тот-то человек не хочет меняться, ему и так хорошо. С одной стороны те, кто сломался и изменился в худшую сторону, с другой стороны те, кто изменился по собственной воле и стал гораздо лучше, а вот по серединке те, кто не меняются, но не потому, что не могут, потому что не хотят.

– Ой, мам, да ну их всех к черту – этих людей. Злые они все и жестокие.

– Я злая и жестокая? – мама улыбнулась мне и стала гладить по голове. – А дядька Захар? А Миленка?

– Вы нет, – замотал отрицательно головой я.

– Так-то, все люди разные, и плохие есть, и хорошие. Не греби всех под одну гребенку. И то, если гребнем провести, он разделит на пряди, а уж насколько крупные – зависит от частоты зубчиков. Видишь, какими наши предки мудрыми были. Нам бы их не посрамить.

– Где ж ее мудрость-то взять?

– Мудрость – она в женщине сокрыта, там и ищи, только не все ее принимают в себе, многие о ней совсем позабыли. Тебе бы найти, чтоб с открытой была. Женщина – мудрость. Мужчина – сила. Потому они друг без друга не могут.

– Да уж, у батьки вона какая сила… На кой ляд она была б такая нужна.

– Так я ж и говорю, сила без мудрости – плохо, не туда направлена; но и мудрость без силы пропадет.

– Ой, мам, ты так сложно говоришь, я ниче не разумею, у меня башка аж болеть начала.

Мама тихо рассмеялась и сказала:

– Пойду, сейчас приедут, а ты постарайся уснуть, хорошо?

Я кивнул, она чмокнула меня в щеку и вышла из комнаты. С трудом перевернулся на спину и обомлел. Надо мной нависала страшная мужская рожа! Ну то что она не очень страшная я понял потом, а сначала показалась до жути страшной, огромной и непонятно откуда тут взявшейся. Я хотел заорать со страху, но он закрыл мне рот.