Я позавидовал Миленке, к ней так хорошо относятся учителя. Я же выслушал очередную лекцию о том, что финал моего жизненного пути колония и тюрьма – без вариантов.

Второй. Местная гопота стали меня бояться и обходить стороной. Посчитали, что я отбитый на всю голову, и дали кличку – Берс.

Но я не тешил себя надеждой, что это надолго. Тогда впервые я посмотрел на Миленку не как на Друга, а как на девчонку, и понял одну простую вещь – она взрослеет и становится красивой. Данное обстоятельство в ее бывшем спокойном мире было бы крутым, но в нашем неблагополучном – ох какая серьезная проблема, можно сказать катастрофа. И попытка будет не первая, и увы далеко не последняя. А защитить ее некому. Ее отец и так был не боец, актер театра, худенький и плюгавенький, а щас, после постоянных возлияний, совсем ни о чем, его самого защищать надо.

И отсюда третий итог. Я слишком слаб. А у меня две женщины: Мама и Милена; которых кроме меня некому защитить.

И что делать?

Я видел только один ответ на этот вопрос – нужно становиться сильным. Очень сильным. Но как?

В таких невеселых раздумьях я как-то брел со школы домой. Никаких идей на этот счет в моей не раз битой многострадальной голове не появлялось. И тут, проходя мимо строящегося частного дома, я увидел мужика, он выкладывал стену из белых кирпичей. Я почему-то остановился и стал наблюдать за ним. Кирпичик за кирпичиком стена становилась все выше. Труд монотонный, но какой-то правильный. Как в моей любимой математике, складываешь одно к другому, и получается что-то правильное и очень красивое. А тут еще и новое. Я залип. И не заметил, как подошел совсем близко, тут мужик и обратил на меня внимание:

– Чаво зеньки вылупил? – беззлобно спросил он, вытирая пот со лба. – Стыбрить чаво решил? Я те мигом ухи поотрываю!

– Дядь, да ты чего, да я ж ни в жизнь чужого не взял!

От обиды перехватило горло, на глаза навернулись слезы, которые я с трудом загнал обратно, в глубь, глубоко-глубоко. Да почему сразу, совсем меня не зная, все обо мне гадости думают?!

– Да ладно, че губы вон поджал, не реви, не ты такой, жизнь ща такая, того и гляди последние портки стыбрят. Ты че хотел?

– Да ниче не хотел, – пожал плечами, чуть успокоившись, – просто ладненько у Вас так все выходит, правильно все.

– Ну так может подсобишь? – ухмыльнулся мужик. – Я и тебя научу.

– Хорошо, – сразу согласился я, скинул рюкзак и подошел к нему.

– Смотри, тебя как звать-то?

– Андрей.

– Так Андрейка, меня зови дядь Захар, ты мне будешь вон из кучи кирпичи подавать, и смотри как выкладываю. Заметано?

– Заметано! – кивнул и принялся за дело.

Надолго меня не хватило, через полчаса выдохся, первые-то кирпичи легко таскать, подавать, а чем дальше, тем больше мышцы на руках стали болеть, ныть, странное какое-то чувство, словно чем-то забиваются. Я с завистью смотрел на перекатывающиеся мощные мышцы рук дядьки Захара. Мне бы такие! Я б любой гопоте рыло бы начистил в раз!

Посмотрел на свои руки, они мне показались тощими лапами недокормленной курицы. Я тяжело вздохнул.

Дядька Захар, то ли услышав мой тяжелый вздох, то ли увидев мое наверняка ярко-красное вспотевшее мурло, то ли заметив сбивчивое громкое дыхание почти загнанного коня, прервал работу, сказал:

– Присядь, отдышись, и я перекурю.

Закурив сигарету, долго разглядывал меня. Под его пристальным взором мне стало несколько неуютно, наконец спросил:

– Чаво смурной такой? Колись, может чем подсоблю тебе.

Я не знаю с чего, но меня как прорвало, и я все ему о себе рассказал. Все как на духу выложил. Не знаю почему, я-то не шибко разговорчивый, особенно со взрослыми, от которых, кроме мамы, отродясь ничего хорошего не видел, а вот ему рассказал, ничего не утаивая: и о моей жизни, и о моих проблемах, и о моих тревогах.