Я обалдел и не знал, как реагировать. Из его бормотанья и пантомимы выходило, что он и я – рядовые бойцы китайской «Триады» и я цифрами докладываю о предателе, опасности и смерти, так, что ли? Ну, я читал и в кино видел про эту «Триаду» и их шифры, но чтобы вот так влипнуть с цифровыми стихами?! Ну и совпадение, ядрён батон! Или что?.. И не он ли совал мне под нос три растопыренных пальца у Нефритового Будды? Я не знал, что говорить и что делать, просто сидел, уставившись на «соратника». Он выжидательно смотрел на меня с подносом грязной посуды наперевес, и тут вернулся Павел Петрович. Он с ходу адресовался к моему китайцу:

– О, нашёл тебя, ты – Фенгджи? А по-русски Федя?

Тот с готовностью закивал и заулыбался, они отошли к соседнему неубранному столику и тихо заговорили на смеси ломаного английского и ломаного русского. Из рук Павла что-то перешло в руки «Феди», тот покивал, с улыбкой повернулся ко мне, показал на пальцах окей, ткнул в Павла и изобразил мне пальцами 49, поклонился и ушёл со своим подносом. Павел, не ведая, что его только что обозначили бойцом «Триады», присел ко мне и радостно сказал:

– Ну, это он и есть, которого мне рекомендовали, Федя этот. Я ему дал задаток, поздно вечером он нас отвезёт в шанхайские хутуны, то есть шикумэни – так они здесь называются. А сейчас пошли быстрее, автобус уже подали, нас ждут жемчужные плантации.

В автобусе я не слушал нового гида – пожилого китайца, в советские времена он учился в Москве и говорил почти без акцента. Я не любовался окрестностями и не участвовал в маленьких торжищах на ступеньках в дверях автобуса при каждой остановке, когда ватаги торговцев лезли друг на друга и совали нам в руки свой товар. Я думал только об одном – рассказывать или нет Павлу о цифровом коде «Триады», совпавшем с моими цифровыми стихами, и о бдительном «Феде». Я соображал, куда это он нас повезёт на ночь глядя и не сказаться ли мне больным и не поехать. Несколько отвлекло меня развлечение на жемчужной плантации: служитель достал из садка большую раковину-жемчужницу и сказал, что кто угадает число жемчужин в ней, тот их все и получит. Все закричали, я буркнул «шесть», вскрыли раковину, и оказалось, я угадал. Они были разного размера – белые, а одна, самая большая, с горошину, – розовая. Её я оставил себе, остальные раздарил нашим дамам. Гид заулыбался, тихо сказал мне:

– Поднебесная приняла тебя, это тебе послан талисман.

Наши богатые главные бухгалтерши бросились покупать косметику на растёртом жемчуге по рецепту императрицы Ци Си, а мы с Павлом пошли в ювелирную мастерскую. Перефразируя Германа из «Пиковой дамы», я на нервной почве даже пропел:

– Там груды жемчуга лежат, и мне они принадлежат…

Павел хмыкнул: «Если бы…»

Жемчуг переливался нежными оттенками, одинаковые лица сортировщиц плыли перед глазами, маленький Ганеша, набранный из жёлтого жемчуга, подмигивал мне лукаво… А я всё думал: сказать – не сказать? Потом мы обедали в дивном рыбном ресторане со всеми церемониями, затем в Океанариуме акула равнодушно улыбалась мне в лицо, проплывая над стеклянным туннелем, по которому мы двигались на бегущей дорожке. А я всё не решался Павлу рассказать, да что и как рассказывать-то, может, я не так всё понял?..

На ужине в очередном ресторане происходило театрализованное действо «виртуозное нарезание утки по-пекински». Весь в сомнениях за столом, я приналёг на винцо и решился подарить Павлу Петровичу тоненькую книжечку своих стихов. Я открыл уже было рот чтобы завести разговор о цифровых стихах, как началась вакханалия фотографирования на фоне расчленения очередной утки блестящим тесаком, и всё смешалось в моей пьяной голове – люди, утки, вспышки, цифровые коды и тесаки…