И тут Пятаков понял, что уже не чувствует собственного тела.

Не чувствует рук, ног, не ощущает поверхности под собой. Он был в точке, где реальность исчезала, стиралась, уступая место абсолютному ничто. Звук в комнате стих, стал приглушённым, как если бы его уши заложило во время погружения в глубокую воду. Но это не было водой. Это было чем—то, для чего у него не было названия.

Тогда он исчез. Растворился в воздухе, как будто его выдернули из этого мира.

Комната наполнилась вязкой тишиной. Плотной, почти ощутимой, словно воздух здесь потерял привычную лёгкость, сделавшись густым, насыщенным остаточным теплом исчезнувшего тела. Лишь медленное дыхание женщины нарушало этот застывший момент, но даже оно звучало приглушённо, будто через невидимую пелену.

Она медленно приподнялась: движения её были безупречно плавными, точно выверенными, без малейшей суеты. Ни следа напряжения, ни намёка на смятение. Её руки спокойно скользнули вдоль бёдер, затем вверх, по линии груди, словно проверяя, не осталось ли на коже отпечатков его прикосновений. Она провела ладонью по животу, будто ощущая что—то ещё, но уже не на физическом уровне, а глубже, внутри себя. Лёгкое напряжение уголков губ выдавало не то удовлетворение, не то осознание завершённого ритуала.

Её спокойный и бесстрастный взгляд скользнул по постели. Простыни ещё хранили едва заметные следы их движения, слабые впадины на ткани напоминали о присутствии мужчины, которого больше не существовало в этом пространстве. Здесь не осталось даже его запаха. Всё, что касалось его сущности, было стерто, унесено туда, куда человеческий разум не способен заглянуть.

Не торопясь, она спустила ноги на пол, ощущая прохладу деревянных досок, затем поднялась и сделала несколько шагов к зеркалу. Её отражение было таким же, каким оно было прежде, но на какой—то миг ей показалось, что оно наблюдает за ней чуть внимательнее, чем следовало бы. Губы снова тронула лёгкая полуулыбка, тень эмоции, которая тут же растворилась, не оставив за собой ничего, кроме лёгкого намёка на самоё себя.

Она провела пальцами по волосам, расправляя пряди, поправляя лёгкий беспорядок, оставшийся после произошедшего. Каждое движение было точным, продуманным, но в них не было человеческой суеты – лишь методичность существа, привыкшего следить за формой, которая должна сохранять безупречность. Затем, слегка откинувшись назад, она вытянула руки вдоль тела, наслаждаясь тишиной, этой звенящей пустотой, что заполнила собой весь номер.

Обернувшись, она ещё раз посмотрела на место, где только что находился Пятаков. В этом взгляде не было тоски, не было сожаления, не было даже любопытства. Только мгновение остановленного времени, когда мир, казалось, не двигался и не дышал, а замер, ожидая её следующего действия.

Накинув халат, она завязала пояс, плавно пригладив лёгкую ткань по бокам, и сделала шаг к двери, не оборачиваясь и не задерживаясь. Всё уже случилось. Всё уже осталось позади.

Она вышла из комнаты так, словно ничего не произошло.

Обычная проститутка, работавшая здесь уже не первый год, сидела за узким односторонним стеклом, встроенным в стену, наблюдая за происходящим. Это окно предназначалось для контроля и наблюдения, но ей редко выпадала возможность видеть нечто действительно пугающее. Она лениво проводила пальцами по поверхности маленького столика, не ожидая ничего необычного. До этого момента всё шло как и прежде: та же атмосфера, тот же ритм ночи, когда тела сплетаются в тени, а за стеклом остаются лишь те, кто здесь для наблюдения, кто не участвует, а лишь смотрит. Она давно привыкла к этому, давно знала, что не все сцены одинаково чувственны или безобидны, но сейчас что—то с самого начала казалось ей неправильным.