Тогда в ход пошли письма самому высокому начальству. В 1932 году директор Эрмитажа Борис Легран предложил своему заместителю Иосифу Орбели написать Сталину пистьмо с просьбой оградить от распродажи сектор Востока Эрмитажа. Легран отправил это послание через секретаря ЦИК Авеля Енукидзе, которого хорошо знал.

Енукидзе в тот период был у вождя в фаворе. Не знаю, это ли сыграло свою роль или какие-либо иные факторы, но вскоре из Кремля пришёл положительный ответ, который музейщики Эрмитажа использовали как охранную грамоту для восточной коллекции.

Но главный удар распродаж был нанесён не восточному искусству, а западноевропейскому. И тут защиты от посягательств сотрудников «Антиквариата» не имелось, хотя после ответа Сталина на письмо Орбели сотрудники Эрмитажа пытались отнести к сектору Востока многие предметы западноевропейского искусства. Но однажды заведующая отделом Запада Татьяна Лиловая случайно увидела на столе одного из руководителей «Антиквариата» список эрмитажных реликвий, готовившихся к продаже за границу.

Среди них были «Мадонна Бенуа» Леонардо да Винчи (это единственная его работа, хранящаяся в нашей стране!), «Хозяйка и служанка» Питера де Хоха, «Юдифь» Джорджоне (это тоже единственная его картина в России) и ещё несколько шедевров аналогичного уровня. Лиловая от увиденного пришла в ужас и написана ещё одно письмо Сталину.

Текст она сформулировала, умело используя в нём официозную советскую риторику, написав, что лишить Эрмитаж и страну этих картин равносильно тому, что вычеркнуть имя Сталина из истории партии. Отклика не последовало.

В 1933–1934 годах эти позорные заграничные распродажи постепенно прекратились. К тому времени мировая экономика ещё не оправилась от Великой депрессии. В условиях низких цен на драгоценные металлы и антиквариат больших доходов от этих распродаж не было, но, как мы уже говорили, они приносили нашей стране тяжелейший репутационный ущерб на международной арене. Кроме того – и это главное – пропала необходимость. Страна всё же выбралась из разрухи 1920‑х.

В истории известны случаи, когда императоры или министры продавали части свои коллекций. Подчеркнём – своих, не государственных. Но всегда, и в дореволюционной России в том числе, считалось, что покупка художественных ценностей, сокровищ искусства – признак могущества государства.

Именно этим принципом руководствовалась Екатерина Великая, когда после Семилетней войны купила в Германии коллекцию картин, чтобы «утереть нос» Фридриху II, который изначально намеревался их приобрести, но не смог из-за оскудения казны. Русская казна тоже была пустоватой в тот момент, но императрица прагматично решила, что эффект от покупки дороже денег. И она оказалась права.

Кстати, именно это собрание стало «закладным камнем» основанного ею в 1764 году Эрмитажа. Вот такая историческая антитеза – Екатерина в сложный период для страны покупала искусство на Западе, а большевики в период кризиса его туда продавали.

Сейчас до сих пор немало персонажей, пытающихся оправдать эти сталинские распродажи российского культурного достояния на рубеже 1920–1930‑х годов нуждами индустриализации или необходимостью повысить обороноспособность нашей страны накануне грядущей войны.

Пусть найдут в себе интеллектуальные силы изучать и анализировать историю по различным подлинным документам, а не по советским изданиям материалов съездов КПСС, «Краткому курсу ВКП (б)» и им подобным.

Почти никогда нельзя сказать, все документы рассекречены и доступны или нет, поскольку неизвестно, сколько их и в каких архивах они находятся. Но большое количество материалов в постсоветское время опубликовано и открыто исследователям. В своё время Эрмитаж, например, вёл серьёзную работу, связанную с публикацией документов о распродажах. Эта работа важна и для искусствоведов, и для исследователей советского периода нашей истории, да и для всех, кто хочет знать прошлое своей страны, а не «питаться» мифами.