ночные подворотни… Посоветуй,

что делать мне: идти ль сейчас к Мидии,

иль подождать? Ах, не сердись! не надо!..

Ты – продолжай…

Т р е м е н с

Пойми же, Ганус, должен

я объяснить! Есть вещи поважнее

земной любви…

Г а н у с

…так этот незнакомец… —

рассказывай…

Т р е м е н с

…был очень странен. Тихо

он подошел: «Король письмо прочел

и за него благодарит», – сказал он,

перчатку сняв, и, кажется, улыбка

скользнула по туманному лицу.

«Да… – продолжал посланец, театрально

перчаткою похлопывая, – вы —

крамольник умный, а король карает

одних глупцов; отсюда вывод, вызов:

гуляй, магнит, и собирай, магнит,

рассеянные иглы душ мятежных,

а соберешь – подчистим, и опять —

гуляй, блистай, притягивай…» Ты, Ганус,

не слушаешь…

Г а н у с

Напротив, друг, напротив…

Что было дальше?

Т р е м е н с

Ничего. Он вышел,

спокойно поклонившись… Долго я

глядел на дверь. С тех пор бешусь я в страстном

бездействии… С тех пор я жду; упорно

жду промаха от напряженной власти,

чтоб ринуться… Четыре года жду.

Мне снятся сны громадные… Послушай,

срок близится! Послушай, сталь живая,

пристанешь ли опять ко мне?..

Г а н у с

Не знаю…

Не думаю… Я, видишь ли… Но, Тременс,

ты не сказал мне про мою Мидию!

Что делает она?..

Т р е м е н с

Она? Блудит.

Г а н у с

Как смеешь, Тременс! Я отвык, признаться,

от твоего кощунственного слога, —

и я не допущу…

В дверях незаметно появилась Э л л а.

Т р е м е н с

…В другое время

ты рассмеялся бы… Мой твердый, ясный,

свободный мой помощник – нежен стал,

как девушка стареющая…

Г а н у с

Тременс,

прости меня, что шутки я не понял,

но ты не знаешь, ты не знаешь… Очень

измучился я… Ветер в камышах

шептал мне про измену. Я молился.

Я подкупал ползучее сомненье

воспоминаньем вынужденным, – самым

крылатым, самым сокровенным, – цвет свой

теряющим при перелете в слово, —

и вдруг теперь…

Э л л а

(подходя)

Конечно, он шутил!

Т р е м е н с

Подслушала?

Э л л а

Нет. Я давно уж знаю —

ты любишь непонятные словечки,

загадки, вот и все…

Т р е м е н с

(к Ганусу)

Ты дочь мою

узнал?

Г а н у с

Как, неужели это – Элла?

Та девочка, что с книгою всегда

плашмя лежала вот на этой шкуре,

пока мы тут миры испепеляли?..

Э л л а

И вы пылали громче всех, и так

накурите, бывало, что не люди,

а будто привиденья плещут в сизых

волнах… Но как же это вы вернулись?

Г а н у с

Двух часовых поленом оглушил

и проплутал полгода… А теперь,

добравшись, наконец, – беглец не смеет

войти в свой дом…

Э л л а

Я там бываю часто.

Г а н у с

Как хорошо…

Э л л а

Да, очень я дружна

с женою вашей. Мы в гостиной темной

о вашей горькой доле не однажды

с ней говорили… Правда, иногда

мне было трудно: ведь никто не знает,

что мой отец…

Г а н у с

Я понимаю…

Э л л а

Часто,

вся в тихом блеске, плакала она,

как, знаете, Мидия плачет, – молча

и не мигая… Летом мы гуляли

по городским окраинам – там, где вы

гуляли с ней… На днях она гадала,

на месяц глядя сквозь бокал вина…

Я больше вам скажу: как раз сегодня

я нá вечер к ней еду, – будут танцы,

поэты…

(Указывает на Тременса.)

Задремал, смотрите…

Г а н у с

Вечер —

но без меня…

Э л л а

Без вас?

Г а н у с

Я – вне закона:

поймают – крышка… Слушайте, записку

я напишу – вы ей передадите,

а я внизу ответа подожду…

Э л л а

(закружившись)

Придумала! Придумала! Вот славно!

Я, видите ли, в школе театральной

учусь: тут краски у меня, помады

семи цветов… Лицо вам так размажу,

что сам Господь в день Страшного суда

вас не узнает! Что, хотите?

Г а н у с

Да…

Пожалуй, только…

Э л л а

Просто я скажу,

что вы актер, знакомый мой, и грима

не стерли – так он был хорош… Довольно!

Не рассуждать! Сюда садитесь, к свету.

Так, хорошо. Вы будете Отелло —

курчавый, старый, темнолицый Мавр.

Я вам еще отцовский дам сюртук

и черные перчатки…