плясать?

Э л л а

(открывает графин)

Да.

Т р е м е н с

Твой Клиян там будет?

Э л л а

Будет.

Т р е м е н с

Любовь?

Э л л а

(садится на ручку кресла)

Не знаю… Странно это все…

Совсем не так, как в песнях… Этой ночью

мне чудилось: я – новый, белый мостик,

сосновый, кажется, в слезах смолы, —

легко так перекинутый над бездной…

И вот я жду. Но – не шагов пугливых,

нет, – жаждал мостик сладко поддаваться,

мучительно хрустеть – под грубым громом

слепых копыт… Ждала – и вот, внезапно,

увидела: ко мне, ко мне, – пылая,

рыдая, – мчится облик Минотавра,

с широкой грудью и с лицом Клияна!

Блаженно поддалась я, – и проснулась…

Т р е м е н с

Я понял, Элла… Что же, мне приятно:

то кровь моя воскликнула в тебе, —

кровь жадная…

Э л л а

(готовит лекарство)

Кап… кап… пять, шесть… кап… семь…

Довольно?

Т р е м е н с

Да. Одевайся, поезжай… уж время…

Стой, – помешай в камине…

Э л л а

Угли, угли,

румяные сердечки… Чур – гореть!

(Смотрится в зеркало.)

Я хорошо причесана? А платье

надену газовое, золотое.

Так я пойду…

(Пошла, остановилась.)

…Ах, мне Клиян намедни

стихи принес; он так смешно поет

свои стихи! Чуть раздувая ноздри,

прикрыв глаза, – вот так, смотри, ладонью

поглаживая воздух, как собачку…

(Смеясь, уходит.)

Т р е м е н с

Кровь жадная… А мать ее была

доверчивая, нежная такая;

да, нежная и цепкая, как цветень,

летящий по ветру – ко мне на грудь…

Прочь, солнечный пушок!.. Спасибо, смерть,

что от меня взяла ты эту нежность:

свободен я, свободен и безумен…

Еще не раз, услужливая смерть,

столкуемся… О, я тебя пошлю

вон в эту ночь, в те огненные окна

над темными сугробами – в дома,

где пляшет, вьется жизнь… Но надо ждать…

Еще не время… надо ждать.

Задремал было. Стук в дверь.

Т р е м е н с

(встрепенувшись)

Войдите!..

С л у г а

Там, сударь, человек какой-то – темный,

оборванный – вас хочет видеть…

Т р е м е н с

Имя?

С л у г а

Не говорит.

Т р е м е н с

Впусти.

Слуга вышел. В открытую дверь

вошел Ч е л о в е к, остановился на пороге.

Т р е м е н с

Что вам угодно?

Ч е л о в е к

(медленно усмехнувшись)

…и на плечах все тот же пестрый плед.

Т р е м е н с

(всматривается)

Позвольте… Муть в глазах… но – узнаю,

но узнаю… Да, точно… Ты, ты? Ганус?

Г а н у с

Не ожидал? Мой друг, мой вождь, мой Тременс,

не ожидал?..

Т р е м е н с

Четыре года, Ганус!..

Г а н у с

Четыре года? Каменные глыбы —

не годы! Камни, каторга, тоска —

и вот – неописуемое бегство!..

Скажи мне, что – жена моя – Мидия…

Т р е м е н с

Жива, жива… Да, узнаю я друга —

все тот же Ганус, легкий, как огонь,

все та же страстность в речи и в движеньях…

Так ты бежал? А что же… остальные?

Г а н у с

Я вырвался – они еще томятся…

Я, знаешь ли, к тебе, как ветер, – сразу,

еще не побывал я дома… Значит,

ты говоришь, Мидия…

Т р е м е н с

Слушай, Ганус,

мне нужно объяснить тебе… Ведь странно,

что главный вождь мятежников… Нет, нет,

не прерывай! Ведь это правда странно,

что смею я на воле быть, когда

я знаю, что страдают в черной ссылке

мои друзья? Ведь я живу, как прежде;

меня молва не именует; я

все тот же вождь извилистый и тайный…

Но, право же, я сделал все, чтоб с вами

гореть в аду: когда вас всех схватили,

я, неподкупный, написал донос

на Тременса… Прошло два дня; на третий

мне был ответ. Какой? А вот послушай:

был, помню, вечер ветреный и тусклый.

Свет зажигать мне было лень. Смеркалось.

Я тут сидел и зыблился в ознобе,

как отраженье в проруби. Из школы

еще не возвращалась Элла. Вдруг – стучат,

и входит человек: лица не видно

в потемках, голос – глуховатый, тоже

как бы подернут темнотой… Ты, Ганус,

не слушаешь!..

Г а н у с

Мой друг, мой добрый друг,

ты мне потом расскажешь. Я взволнован,

я не слежу. Мне хочется забыть,

забыть все это: дым бесед мятежных,