– Деловые отношения, ничего личного, – произнесла я и поднялась. – Я посмотрю Эльвиру, поживу и позвоню вам. До свидания.

Громогласный ливень превратился в мелкую морось. Я спрятала руки в карманы куртки и быстрым шагом направилась к машине.

Раз вы работаете со мной, то должны понимать, что невозможно узнать обо мне что-то кроме имени и внешности – и то не факт, что последняя будет настоящей. Я столько трафаретов за десять лет работы износила, что сама не всегда уверена, себя я с утра в зеркале вижу или нет.

Никогда не видела смысла в этих встречах, поэтому они не длились больше десяти минут. Все, что мне нужно узнать, я узнаю от человека, которого буду заменять. Характер, привычки, мысли, воспоминания, родственники до пятого колена – все подчинится мне.

Нужно просто сказать, что сделать, и разойтись. Но люди, науськанные законом вежливости, пытаются продолжить разговор дальше, начинают спрашивать, как у меня дела в жизни, как семья, есть ли она, если нет: «А почему?»; если есть: «А как же вы с такой работой ее сочетаете?». И смотрят на меня глупо округлившимися глазами, не понимая, что я бессовестно вру и говорю все, что приходит в голову, а иногда и откровенно над ними издеваюсь.

Потому что нет у меня семьи. И друзей нет. Я понятия не имею, какой у меня любимый чай, фильм, цвет и время года. Я не знаю, что я делала вчера, потому что нет необходимости это знать. Я не смогу сказать, когда у меня день рождения, если не загляну в паспорт.

Потому что меня настоящей: личности, характера, индивидуальности – нет. А тело, которое пять дней ходит по бессмысленным делам, а два спит, у всех есть, и ничего в этом интересного.

Трафарет – это жизнь, которой я живу определенное время. Эльвира Аникина сейчас потчует в криокамере, завтра утром я приду в штаб, посмотрю на нее и стану ее копией. Ее мысли, чувства, воспоминания, мечты – все станет моим, потому что она – это уже буду я. Я, время от времени вспоминающая, что есть задание, которому нужно следовать, потому что заказчица платить деньги.

Потом все вернется назад. Эльвира станет человеком с рухнувшей судьбой, чужим миром и пробелами в памяти, а я – тенью до следующей куклы.

Говорят, пустые дома хранят воспоминания, как воздух в банке с бабочкой, прячут их в битых стеклах, в горшках с засохшими цветами, под крыльями голубей в кованых флигелях. Стоит только ступить на порог – и все рухнет на твои плечи. Чужие голоса, топот каблуков, шум вишневого сада за окном; разбитые на счастье чашки, слезы о несбывшихся мечтах, календари, умирающие изо дня в день. Ветка лаванды на веранде, земляничное варенье на рукавах, золотые листья на клетчатом пледе и пятна снежков на стенах.

Ты молчишь, а он – говорит. Сейчас я молюсь, только бы этого не было. Никогда больше.

Я вошла в дом, щелкнула выключателем, бросила сумку на пол. Тишина стояла в комнате, как туман над рекой – всеобъемлющий, спокойный, недвижимый. Сделала пару шагов, ничего не почувствовала. Обошла первый этаж: кухню, коридор, гостиную – ничего не вспомнила.

Осторожно прислонилась к стене, закрыла глаза. Тишина не прекратилась. Чуть не заплакала от облегчения. Кончилось. Не было и не будет. Никогда больше. Теперь дом по-настоящему пуст. Потому что воспоминания – ничто без людей, которым принадлежат.

Стену у двери в кухню покрывали имена, я взяла с полки маркер, приписала: «Эльвира Аникина». Постояла у зеркала, убрала короткие кудри в хвост, поругала себя за серый цвет лица и круги под глазами, придралась бы к чему-нибудь еще, но поняла, что отражению уже тошно на меня смотреть, и ушла пить чай.